Вскоре они все отошли в сторону, чтобы продолжить разговор в другом месте. Льюистон, с мобильником в руке, перешел булыжную мостовую, в надежде на то, что они направились в местное питейное заведение. Как оказалось, так оно и было.

Он вошел в помещение с деревянными столами и стульями, белым потолком и бежевыми оштукатуренными стенами, украшенными росписями с изображением средневековой Ароны. Сел за столик и прислушался. Со своим куцым школьным запасом итальянского и короткой практикой во время перелета и в отеле, он мог понять лишь обрывки разговора. Так, ничего особенного, деревенские сплетни. Они повторяли одни и те же довольно неожиданные слова – morta, morte, morire. Явно обсуждалась чья-то смерть.

Воспользовавшись фразой из разговорника, он заказал себе пива:

– Vorrei una birra, per piacere[38].

Он даже не заметил, когда ему принесли заказ, потому что сосредоточился на том, что говорят местные жители. Стоя над ним, официант прочистил горло, обращая к себе внимание:

– Con permesso, signore[39].

Льюистон убрал руки с деревянной столешницы, чтобы официант мог поставить перед ним стакан.

– Scusi, grazie[40], – поблагодарил Чак и, притворившись, что смотрит в окно, отхлебнул пива.

– La Madonna Nera[41], – донеслось до него.

Он совершенно позабыл о таинственных статуях черных мадонн, столь популярных в Европе, и потому даже не предполагал, что и в этом городке она тоже имеется. Интересно было бы на нее взглянуть, подумал Чак, однако затем вспомнил, что вообще-то он наемный убийца и именно за этим сюда и прибыл.

Неожиданно местные жители умолкли. В дверях, глядя перед собой отсутствующим взглядом, появился какой-то мужчина. Они встретили его веселыми, громкими возгласами «Чао, Карло!», а один похлопал по сиденью стула – мол, давай, приятель, присоединяйся.

Мужчина подошел и сел. Из того, как изменилось поведение присутствующих, Льюистон сделал вывод, что Карло – фигура уважаемая и является родственником умершего. Они вели себя с ним как с человеком, недавно утратившим кого-то из близких. Кто-то снова произнес слово morte, остальные согласно кивали. Они приносили Карло свои соболезнования по поводу смерти его жены. Тот, в свою очередь, отблагодарил их:

– Grazie, cari amici[42].

Правда, особой благодарности на его лице Льюистон так и не заметил. Глядя на Карло, можно было предположить, что он лишь потому нашел дорогу в эту таверну, что приходил сюда всю свою жизнь, и знал имена друзей потому, что постоянно произносил их. Кто-то предложил заказать ему еды, однако вид у него был растерянный, как будто единственная еда, которую он ел до сих пор, готовилась руками его ныне покойной супруги с первого дня их знакомства. По всей видимости, так оно и было.

Карло отказался, а когда предложение было сделано вторично, заметно разозлился. Кто-то налил ему стакан вина, и он, запрокинув голову назад, залпом опустошил его. Затем в дверях возник еще один мужчина, но ему, в отличие от Карло, вина не требовалось.

– Е Adamo! – воскликнул кто-то.

Карло раскрыл объятия, и Адамо, пошатнувшись, шагнул в них. Они оба без всякого стеснения расплакались по поводу смерти супруги Карло. Затем Адамо с яростью грохнул кулаком по столу и закричал заплетающимся языком:

– Eravamo errati! E un diavolo! E un diavolo![43]

– Chi?[44]

– Il ragazzo nella villa gialla vicino a La Rocca[45].

– Е Adamo! – произнес кто-то.

Затем разговор перешел в пьяную перебранку. Этот ребенок святой. Этот ребенок сам дьявол. Он сын Черной матери. Они так любят друг друга. На этом свете так никто друг друга не любит. Адамо пьяным голосом заявил, что Бог накажет этого мальчишку.

Льюистон заплатил по счету и оставил мужчину, у которого умерла жена, рыдать в объятиях Адамо. Выйдя из таверны, он поймал такси и спросил шофера, знает ли тот, где расположена желтая вилла, что рядом с Ла Рокка, занимаемая черной женщиной и ее сыном.

Спустя час Чак уже стоял под утесом, который венчали развалины старого замка. Согласно карте, с которой он сверился, это и была Ла Рокка ди Арона. Доктор был вынужден воспользоваться ею, потому что шофер такси сначала направил его к Ла Рокка ди Анджера, расположенной на другой стороне озера. Когда Льюистон вернулся, обнаружив, что Ла Рокка ди Анджера была слишком далеко от виа Семпионе, он увидел того самого шофера в очереди машин такси. Когда же Льюистон пожаловался, что он привез его не туда, тот просто взял и уехал, бросив его одного и не снабдив никакой информацией. Сказал лишь, что в Ароне нет никакой черной женщины с сыном, а если такая и была, то уже уехала.

Льюистон почему-то подумал, что местные жители в таверне, спроси он их, сказали бы то же самое, даже несмотря на то, что он услышал о ней в их разговорах. Чужакам, сующим нос не в свои дела, здесь явно не рады. Эти люди были верны друг другу. До скалы Льюистон добрался пешком, и теперь, обойдя Ла Рокка ли Арона, шагал по виа Семпионе, выискивая глазами желтую виллу.

Увидев ее, он на мгновение остановился, прижавшись к воротам, пока мимо него проносились машины. Неужели здесь жили Мэгги и ее сын? Черная женщина, как и его жена? Льюистон задрожал, прижавшись к воротам. Во рту у него пересохло, стоило ему вспомнить зеленый «Порше» и серебристый «Астон-Мартин» и одинаковые записки. «Смотри, не сорвись в пропасть. С приветом, Чак. С приветом, отец». Стоя у ворот под стенами желтой виллы, Льюистон с болью вспоминал свою прошлую жизнь, дом, гордость за то, что он спасает чьи-то жизни. Тем, что он делал сейчас, вряд ли можно было гордиться.

Чак толкнул ворота. Те оказались не заперты, и он вошел внутрь. Ему не давал покоя вопрос, что с Сэмом и почему тот задерживается. Почти сразу же он споткнулся о брошенный детский двухколесный самокат. Такие самокаты вошли в моду десяток лет назад, когда Льюистону был поручен уход за Красавчиком Джонсом. Он хорошо помнил переломы, вывихнутые локти и разбитые коленки, заполнившие их приемное отделение, а также сотрясения мозга, ссадины, растяжения и вывихи.

Интересно, задумался Льюистон, надевает ли мальчишка, которого он пришел убить, шлем, наколенники и налокотники, когда катается на самокате? С этими мыслями он тяжело опустился на траву, сел, подтянув колени под подбородок, опустил голову и попытался отдышаться.