— Приказы короля в Париже больше не имеют силы, а у нас нет таких денег, чтобы подкупить важных чиновников и заплатить им больше, чем им платят наши враги. А за мемуары она наверняка запросит немало. Ты хорошо знаешь Англию. Кто в высших правительственных кругах мог бы запретить такую публикацию? Ну-ка, подумай хорошенько. Я всегда верила в англичан. Мне кажется, у этого народа врождённая тяга к справедливости. Можно ли там отыскать человека, который поможет нам избежать новой волны клеветы и лжи, а следовательно, и позора?

Принцесса задумалась. У неё в Англии было немало друзей, но когда это было? В далёкие времена радости и довольства. На кого она могла рассчитывать теперь, когда наступила холодная зима и все ласточки улетели в тёплые страны? Наконец Тереза вспомнила:

— Ваше величество, вы наверняка слышали о Ричарде Бринсли Шеридане, министре, вот только не помню какого министерства. У англичан ничего толком не поймёшь. Очень странный тип, блестяще образованный, импульсивный джентльмен, пишет остроумные пьесы в манере нашего Бомарше, но не так зло. Образцовый рыцарь с головы до ног. Он — ирландец по рождению.

— Я-то думала о Чарльзе Фоксе, сыне лорда Голланда...

— Нет, нет, ни в коем случае. Он — распутный, праздный человек и приятель того, что он называет свободой, я имею в виду такую свободу, как сейчас у нас. А Шеридан — романтик, и ему нравится играть роль героя. Может, написать ему? К тому же он — близкий друг очаровательной герцогини Девонширской, а она тоже пользуется там большим влиянием. Я её знаю, она мне очень нравится.

— Напиши ей от своего имени и вложи в конверт записку для Шеридана. Так будет надёжнее, — задумчиво произнесла королева. — Ты же знаешь, что все письма к известным людям вскрываются и прочитываются, а письмецо одной женщине к другой не вызовет никаких подозрений. И действуй без промедления. Ламотт не станет ждать.

Наступила пауза. Принцесса встала, ожидая разрешения покинуть королеву. Дождь по-прежнему монотонно стучал по стёклам.

— Позже, — медленно произнесла королева, — надеюсь, ты сама съездишь в Англию, дорогая. Ты сможешь нам помочь и к тому же... к тому же я не хочу, чтобы ты оставалась во Франции.

Принцесса опустилась перед царственной подругой на колени.

— Ваше величество может целиком располагать мною. Но вы посылаете меня туда только потому, что здесь мне грозит опасность... Если это так...

Мария-Антуанетта, нагнувшись к ней, поцеловала в щёку.

— Дорогая, я искренне считаю, что ты будешь там полезнее.

— А вы не будете скучать, особенно сейчас, когда все ваши друзья уехали за границу?

— Я, конечно, буду скучать, но без друзей не останусь, уверяю тебя. В последние дни мне стало ясно, как неразумно я пренебрегала своей свояченицей. У Елизаветы благородная душа, а я ошибочно истолковывала её молчание и выдержку как неодобрение моих невинных удовольствий. Она оказалась куда мудрее меня. Я пригласила её к себе. Мы теперь снова подруги.

Опять наступила тишина. Тереза тихо сказала:

— Ваше величество, вы очень правильно поступили. Но что касается меня, то в Библии есть одна история... Я имею в виду Руфь, которая говорила: «Куда ты пойдёшь, пойду и я. Господь пожелал этого, и нас только одна смерть сможет разлучить...»

Женщины молча посмотрели друг другу в глаза. Для чего лишние фразы? Принцесса поднялась, намереваясь удалиться:

— Ваше величество, вы наконец поняли, каким верным слугой является граф де Ферзен? Смею надеяться, что вы изволите встретиться с ним. Может, он был слишком нетерпелив и настойчив. Я не знаю более отважного, более верного сердца, чем у него. Пусть он поедет в Англию. Там увидится с Шериданом.

Сама мысль о встрече с графом королеве была неприятна по многим причинам. Как теперь смотреть ему в глаза после того, как всё, о чём он предупреждал, свершилось? Как покаяться перед ним в своём высокомерии, в глупой жестокости по отношению к нему? К тому же он признался ей в любви. Ему не следовало произносить этих слов.

Нет, пока она не хочет его увидеть, ещё не время. И она не хотела послать его за границу. Тогда придётся лишиться его постоянного, хоть и незримого присутствия.

— Пока рано, Тереза. Я с тобой согласна, но пока не стану просить его о помощи. Вначале сама напиши письмо, а потом увидим. Нет, я пока не готова принять его.

— Ваше величество, — рискнула возразить принцесса, — нельзя терять драгоценное время. Он мог бы отправиться в путь уже сегодня. Без всякого промедления.

Королева не могла внятно объяснить капризы сердца самой себе, а тем более фрейлине. Нет, она не могла встретиться с ним.

— Прежде напиши ты! — приказала она, и Тереза поспешила скрыться за дверью.

Де Ламбаль обо всём подробно написала герцогине Девонширской и второе письмо — Шеридану в самом любезном тоне, выражая надежду, что тот поймёт нынешнее положение французского правительства. Она обращалась к нему за помощью от имени королевы в таком элегантном, высоком стиле, который не мог не вызвать у писателя воспоминаний о тех счастливых, весёлых днях, когда их беззаботное братство возглавлял молодой наследный принц Уэльский, весельчак и балагур. Он просто обожал Шеридана, прислушивался ко всем его советам. Тереза понимала: будущий монарх Англии не будет сторонним наблюдателем и не позволит, чтобы короля и королеву дружественной страны высмеивали, оскорбляли и даже грозили расправой.

Внезапно произошло то, что казалось невозможным. Ламотт бежала в Англию (злые языки утверждали, что не без помощи напуганной её угрозами разоблачения королевы), где стала прекрасно жить на свою долю от продажи бриллиантового ожерелья. Сумма, правда, оказалась не так велика, как она рассчитывала. Ламотт распускала порочащие королеву слухи, лгала, как только могла, делала недвусмысленные намёки, и в Англии тоже стали с удовольствием трепать имя Марии Антуанетты и отпускать по её адресу скабрёзные шутки.

Даже если Шеридан и ответил, королева с принцессой не были до конца уверены в том, что письмо дойдёт, с каждым днём революционная осада Версаля сжималась, как удавка на шее. Все развлечения, весёлые балы прекратились. В громадном дворце было мало людей, и они бродили по просторным залам, словно тени. Королева обычно запиралась в своих покоях и никого к себе не допускала, кроме самых близких фрейлин и тех политических врагов, которых ей приходилось выслушивать, ибо того требовали важные государственные дела и король. Ещё оставалась надежда, что при благоприятных обстоятельствах эти люди могут стать их друзьями.

И вдруг — как гром среди ясного неба. Принцесса получила ответ, но не от Шеридана, а... от самой Жанны де Ламотт. Вот что она прочитала:

«Мадам, хочу предупредить вас, как близкого друга той женщины, которую назвать королевой я никак не могу, язык не поворачивается, что в настоящее время в Лондоне подготовлено полное описание её жизни. Это, несомненно, вызовет большой интерес во всём мире, ибо в истории ещё не было такой отважной алчной авантюристки, столь жадной до удовольствий. Уже приготовлены для продажи первые пять тысяч экземпляров книги, но издержки оказались гораздо выше тех, которые я ожидала. Несмотря на то, с каким презрением она ко мне относилась, хотя в моих жилах течёт кровь Валуа, которая не идёт ни в какое сравнение с кровью Габсбургов, я твёрдо знаю, что никакие оскорбления не могут испортить мою добрую душу, и посему хочу сделать ей от всего сердца предложение о покупке всего тиража. Готова уступить его за шестьдесят тысяч английских фунтов стерлингов вместе с обещанием не предпринимать второго издания. Если она хочет его приобрести, пусть не теряет зря времени, ибо весь мир с нетерпением ждёт моих разоблачений. Всем интересно знать, как королева, мать двоих детей, могла так низко пасть. Я предлагаю такую возможность и нисколько не буду удивлена, если кардинал де Роган, который ответил мне чёрной неблагодарностью, как и ваша госпожа, за всё добро, сделанное для них, тоже изъявит свою готовность разделить с ней расходы по приобретению книг. Обо мне можно навести справки в доме мистера Уильямсона, Блумсберри-стрит, Лондон».