— Красиииивый, — придыхает Сид, проводя рукой по тому, что должно быть черными перьями. Ойкает, уколовшись о сломанный стержень, тянет палец к губам, чтобы остановить кровь. Смуглая рука перехватывает на полпути, подносит ко рту. Теплый язык слизывает темную струйку, исцарапанная щека благодарно трется о костяшки пальцев.

— Ну ладно, ладно, все закончилось… — Сид успокаивающе треплет спутанные волосы, притягивает свой ценный приз ближе. Поднимает вопросительный взгляд на Хьелля.

— Красивый, не находишь?

Хьелль, который у окна надраивает меч, вскидывается недоуменно. Он вообще ничего не понял: было обещано какое-то там влечение, какие-то там физиологические желания и сверхъестественные страсти. Но там на арене ничего подобного он не испытывал. До смешного безразличен был ему этот подросток в альцедо. Только на Сида смотрел, только за него боялся. Поэтому в первую же минуту ощутил себя единственным нормальным в палате для буйнопомешанных и действовал соответственно.

Сразу понял, что о привычном страхе перед Дар-Халемами дары забыли, что лезут на него даже самые средние фехтовальщики, вообще не соображая, как он их за полторы секунды может отделать одной левой, что зрачки у всех расширены и море всем по колено. Ну, пусть земля им будет пухом. Пугать и расшвыривать было бесполезно. Окровавленные, еле стоящие на ногах, с отрубленными руками и крыльями, обезумевшие дары все равно лезли в драку.

Нападающих меньше не становилось: ни инстинкт самосохранения, ни вдалбливающееся в большинстве кланов с детства нерушимое правило «обходить Дар-Халемов по касательной» не могли удержать соперников в Большом бое за дуэм. Тогда он начал убивать, и дышать стало легче, особенно после того, как вырубил двух смуглых даров с длинными косами и прочая южная сволочь слегка протрезвела. Зато северная сволочь — Дар-Умбры и Дар-Фалько — охотилась на Сида всерьез. За что и поплатились. А не надо подкрадываться снизу, ожидая, что нетвердый на крыло после альцедо Сид рухнет прямо тебе на меч! Вообще, ниоткуда не надо было подкрадываться.

Клинки Хьелля достали всех и каждого, кто посягал на его сокровище. А сокровище — с развевающимися светлыми волосами, раскрасневшееся (в первый раз в жизни его таким вижу) от схватки, в полете, вопреки всем альцедо, неповторимое, волокло свою добычу. И доволокло. И сидит теперь с ней милуется. И пропади все пропадом, если мне это нравится. Тяжелый клинок громыхнул по плите подоконника. Полетели осколки.

Сид даже головы не повернул: утешал, уговаривал, успокаивал. Щебетал, как мать над младенцем. В общем, вел себя непостижимо. Настолько непостижимо и отвратительно, что Хьелль не мог глаз отвести. Вжавшись в угол, смотрел зачарованно, как все сильнее и сильнее сплетались два тела, как ласкали друг друга руки, как… влетел в комнату разгневанный лорд Дар-Эсиль и оторвал, раскинул двоих — молодых, разгоряченных — в разные стороны комнаты. За мечи схватившись, повернулся к Сиду — к родному сыну, но Дар-Халем старший, вошедший следом, остановил, перехватил за локти.

Лорд-канцлер сбросил мозолистые ладони друга нервным движением, но и свои от мечей убрал. Подошел к сыну близко-близко, не притрагиваясь, тихо зашипел:

— Ты что делаешь? Ты публичная девка с Локсии или дар Аккалабата?

Глаза у Сида обиженно блеснули непониманием: а что, собственно?..

— Ты с кем тискаешься? Ты с кем целовался только что? Забыл, у тебя с кем дуэм? Ты прямо при Хьелле хотел его уложить? Здесь на ковре в моем кабинете? В благодарность за то, что Дар-Халемы тебя живым из этой мясорубки вытащили?

От этого ли натиска или сам по себе Сид трезвел на глазах. Виновато перевел взгляд на Хьелля. Тот пожал плечами. Занимательнее, чем его запутавшаяся перевязь, в данный момент предмета для него не существовало. А Сид пусть сам выпутывается.

Лорд Дар-Эсиль между тем продолжал:

— Я говорю тебе это первый и последний раз, Сид. Больше повторять не буду. Ты — с Хьеллем. На всю жизнь. И это твое величайшее счастье. Твой главный выигрыш в борьбе за существование. Он без тебя обойдется. Ты — сдохнешь. И дело не только в том, что Дар-Халемы привыкли нас защищать. Дело в том, что, если ты не будешь постоянно думать о том, «что скажет Хьелль», «как Хьелль на это посмотрит» и «ох, как Хьелль мне за это врежет», ты сам себе быстренько выкопаешь могилу.

— С чего ты взял, пап? — Сид решил посопротивляться. Уж больно необычен этот панегирик Дар-Халемам, который распевает сейчас лорд-канцлер (грубым мужланам Дар-Халемам, которые слуг не могут выстроить, наивным идеалистам Халемам, от чьих завиральных идей аккалабатская Империя уже давно рухнула бы, не стой на страже бдительные и коварные Дар-Эсили — так всегда выражался отец).

Нет, Хьелля он, разумеется, любит, Хьелль для него дороже всех на свете… хотя как может быть дороже всех на свете твоя рука или нога? Как можно любить или не любить свое плечо или крыло? Да, он с Хьеллем, но зачем столько пафоса?

Прежде чем ответить, лорд Дар-Эсиль оглянулся на старшего Дар-Халема, который стоял посреди комнаты, отсекая своей мощной фигурой от разворачивающейся сцены Рейна Дар-Акилу. Рейн скорчился, прислонившись спиной к дивану, свесив голову на колени, ждал своей участи у ног сурового мечника. А тот внимательно посмотрел в глаза лорд-канцлеру, будто впервые увидел, пробормотал «Вот оно что» и помотал головой недоверчиво.

— Любят они нас, Сид. Со всеми нашими дворцовыми закидонами.

Так туманно высказавшись, лорд-канцлер словно потерял интерес к разговору, оставил Сида, присел на корточки перед Дар-Акилой, взял за подбородок, отвел с лица грязную челку.

— Ну что с тобой делать? До замка тебя транспортировать — замучаешься. Останешься здесь со мной. Повычесываю хоть. В приличный вид приведу.

— Дай ему увидеться с матерью, — голос Дар-Халема звучал глухо, но уверенно.

— Это само собой.

— А мы тогда в замок, пап? — Хьелль впервые принял участие в разговоре. Заниматься перевязью он уже закончил, подобрался к Сиду, облапил шутливо:

— Отомри, мой карун. Нуждаешься в хорошей трепке.

Сид сморгнул, высвободился, не глядя ни на кого, пошел к окну с целым подоконником, сел ногами наружу, зыркнул исподлобья на Хьелля:

— Ну?

Перебрасывая ноги через карниз, Хьелль услышал из-за спины — голосом канцлера:

— Хьелль, не ревнуй, пожалуйста. Он больше не будет.

И голосом отца:

— Доберетесь до дома — уложи его сразу в постель. Напои чем-нибудь теплым и пусть выспится. Он измучился.

— Слушай, он все-таки не ребенок!

— Корвус, он дрался после альцедо!

— Не превращай моего сына в теленка!

— Ты вообще…

Сид и Хьелль красноречиво возводят глаза к небу и синхронно прыгают в мутную серую морось.

Сид Дар-Эсиль, лорд-канцлер Аккалабата