– И мы только разговаривали.

Энди скрещивает руки на груди:

– Как давно это продолжается?

Я говорю правду. Хочу, чтобы он мне поверил, а заодно поверил в невинность Крикета.

– До этого был лишь еще один раз. Но он не оставался на ночь.

Энди закрывает глаза:

– Это было до или после того, как ты порвала с Максом?

Я вжимаю голову в плечи:

– До.

– И ты рассказала об этом Максу?

Я нахохливаюсь еще сильнее:

– Нет.

– А ты не задумывалась над тем, что это неправильно?

Я плачу:

– Мы просто друзья, пап.

Энди со встревоженным видом присаживается на край моей кровати:

– Лола! Каждая собака знает, что этот мальчик в тебя влюблен. И ты знаешь, что этот мальчик в тебя влюблен. И как бы неправильно ни было его пребывание здесь, еще хуже то, что ты его впустила. У тебя был бойфренд. О чем ты думала? Нельзя так относиться к людям. Ни к одному, ни к другому…

Я и не догадывалась, что можно чувствовать себя еще хуже, чем уже было.

– Слушай! – Выражение лица Энди означает, что он скорее наестся стекла, чем скажет то, что вот-вот готово сорваться у него с языка. – Я понимаю, что ты растешь. И как бы ни было тяжело, я должен признать, что есть некоторые… вещи, которыми ты занимаешься. Но ты ведь умная молодая женщина, и мы уже это обсуждали, и я знаю, ты примешь правильное решение…

О господи! Я не могу смотреть Энди в глаза.

– Но ты должна понимать, что нам трудно воспринимать эту часть твоей жизни, особенно это касается Натана. Нора была в твоем возрасте, когда сбежала из дому и забеременела. Но ты всегда можешь поговорить со мной. Я хочу, чтобы ты говорила со мной.

– Ладно, – едва слышно отвечаю я.

– И я не хочу опять обнаружить парня в твоей комнате, слышишь? – Энди ждет, пока я не киваю в ответ. – Хорошо. Я поговорю с Натаном и выясню, что можно сделать. Но не смей даже на секунду, думать, будто ты легко отделаешься.

– Я знаю.

Энди направляется к двери:

– Никогда! Больше! Поняла?

– А что… Что, если я выйду замуж?

– Мы купим раскладушку. Твой муж сможет спать на ней во время визитов к нам.

Я больше не могу этого выносить. И издаю тихий смешок. Энди возвращается и обнимает меня:

– Я не шучу.

Наказание настигает меня в полдень. Я под домашним арестом до конца зимних каникул. Очередной месяц домашнего ареста. Но, честно говоря, мне все равно. Это лишь половина наказания – вторая, невысказанная вслух, намного чудовищней.

Родители больше мне не доверяют. Я должна вновь заслужить их доверие.

Весь день я стараюсь разглядеть Крикета через наши окна, но он больше не заходит в свою комнату. Примерно в три ночи я вижу, как он проходит мимо кухонного окна, так что я знаю, что он все еще дома. Почему он меня избегает? Я умру, если мои родители звонили мистеру и миссис Белл, и в то же время не решаюсь об этом спросить, чтобы не натолкнуть их на эту мысль.

К тому моменту как в комнате Крикета зажигается свет, я чувствую себя совершенно раздавленной. Девятый час. Я откладываю в сторону домашнее задание по английскому и бегу к окну, он уже там. Мы открываем окна одновременно, и туманный ночной воздух прорезает… вопль.

На руках у Крикета дочь Алека.

– Прости! – кричит он. – Она не хочет слезать у меня с рук!

– Все нормально! – кричу я в ответ.

А потом кое-что придумываю. Я закрываю окно. Крикет изумлен, но я подношу палец к губам и беззвучно шепчу: «ОДНУ МИНУТУ». Затем вырываю страницу из блокнота и царапаю толстым маркером записку, прикрепляя ее к окну.

МОИ РОДИТЕЛИ! ПОГОВОРИМ ПОЗЖЕ? БЕЗ РЕБЕНКА!

На лице Крикета отражается облегчение. А затем паника. Он захлопывает свое окно. Следующую минуту нам кажется, что в мою комнату вот-вот ворвутся родители. Их нет. Крики Абигайль слышны даже сквозь закрытые окна. Крикет сажает девчушку к себе на бок и тихонько покачивает, но лицо малышки по-прежнему искажено страданием.

Где же Алек? Или жена Алека? Разве не они должны о дочурке позаботиться?

В комнату Крикета влетает Каллиопа. Выхватывает у него Абигайль, и та начинает кричать еще громче. Каллиопа резко передает девочку брату, и оба недовольно морщатся. Ребенок немного успокаивается, но продолжает всхлипывать. Каллиопа смотрит в мою сторону. Я киваю в знак приветствия, и она, нахмурившись, замирает на месте.

Крикет замечает выражение лица сестры и говорит что-то такое, отчего она выбегает из комнаты. Секундой позже в ее спальне загорается свет. Крикет поворачивается ко мне, продолжая качать Абигайль, когда входит миссис Белл. Я резко задергиваю занавески. Что бы ни происходило дальше, я не хочу, чтобы мама Крикета решила, будто я за ними шпионю.

Я снова сажусь за сочинение по английскому из пяти абзацев, но сосредоточиться не получается. Это знакомое, тошнотворное чувство вины. Когда я на прошлой неделе застала Беллов посреди подъездной дорожки, они были чем-то серьезно расстроены. И я ни разу не спросила Крикета чем именно. Он просидел в моей спальне всю ночь, а я и не подумала ни о чем спросить. А ведь он всегда сопереживал всему, что происходило в моей жизни. Какая же я эгоистка.

Свет в комнате Крикета гаснет, и внезапная темнота лишь усиливает мои страхи. Он слишком хороший для меня. Слишком заботливый, добрый и честный. Крикет Белл – цельная личность. Я его не заслуживаю. Но… все равно хочу.

Да и вообще возможно ли заслужить кого-либо?

Парня не видно почти два часа. А когда он наконец возвращается, я тут же открываю окно. Крикет открывает свое. Он устало хмурится, плечи ссутулены. На лоб свисает прядь волос. Я никогда не видела, чтобы его волосы были направлены вниз.

– Прости, – тихо говорит Крикет, чтобы не услышали родители. В его голосе чувствуется усталость. – За прошлую ночь. И за это утро, и за вечер. Твои родители ведь не приходили, да? Я просто иди…

– Пожалуйста, остановись. Ты не должен извиняться.

– Знаю. Это наше правило, – усмехается Крикет.

– Нет. Я хочу сказать, не надо извиняться за прошлую ночь. Или за это утро. Я хотела, чтобы ты был рядом.

Крикет поднимает голову. В очередной раз сила его взгляда заставляет мое сердце сбиваться с ритма.

– Это я… Я должна извиняться, – продолжаю я. – Я понимала, что в вашей семье что-то происходит, но ни о чем тебя не спросила. Даже не задумалась об этом.

– Лола! – Крикет хмурится еще сильнее. – У тебя трудные времена. Я и не ждал, что ты станешь думать сейчас о моей семье. Это бред.