– Он... он меня усыпил... Будь я не такая слабая... Но она... не пойму, с чего у нее столько сил появилось.

– Он обманул нас обеих, – желая ее утешить, сказала я. – Она все это написала в дневнике. Она пила его кровь. Он ее заставлял, чтобы обмануть нас и привязать ее к себе. Теперь нам надо быть осторожными: все, что она видит и слышит, тут же становится известно ему.

Наконец Дуня успокоилась. Она расправила плечи и стерла со щек остатки слез. Я выпустила ее из своих объятий и ободряюще потрепала по спине.

– Можно ли теперь чем-нибудь помочь Жужанне? – спросила я.

Дуня покачала головой.

– От смерти ее уже ничто не спасет. Осталось одно – сделать так, чтобы она не стала стригоицей.

– Для этого надо убить Влада, – прошептала я. Дуня задумалась.

– Он очень старый и хитрый. Его многие пытались убить, да только никто не сумел. Нужно сделать по-другому.

– Как? – спросила я, почувствовав проблеск надежды.

Дуня отвела глаза и уткнулась взглядом в ковер. Она морщилась и кусала губы, чтобы не заплакать снова.

– Когда домнишоарэ умрет, она не сразу превратится в стригоицу. Должно пройти дня два или три. За это время нужно воткнуть ей прямо в сердце кол. Потом отрезать голову, положить в рот чеснок и голову зарыть отдельно от тела.

К горлу подступила тошнота. Я прикрыла губы пальцами и снова уперлась спиной в стену, боясь, как бы не подкосились ноги. Мысленно я уже видела большой мясницкий нож, перерезающий нежную шею Жужанны. Я представила толстый деревянный кол, нацеленный ей в грудь, и слышала удары молотка, загоняющего его все глубже и глубже в хрупкое тело. А затем мне почудилось, будто я смотрю в широко раскрытые глаза Жужанны, в которых застыла невыразимая боль...

Аркадий ни за что не простит подобного зверства по отношению к своей сестре. Если уж проводить этот гнусный ритуал, то в полнейшей тайне. Но как такое утаишь?

– Зачем? – спросила я, немного отдышавшись. – Зачем делать такие страшные вещи? Объясни, почему обязательно нужно отрезать голову и закапывать ее отдельно от тела?

Дуня наконец отважилась поднять на меня взгляд.

– У стригоя особая сила есть. Ему любая рана нипочем. Если стригою отрезать голову и не закопать в другом месте, голова снова к телу прирастет. И кол он выдернет. Потому стригоев и зовут неумершими.

– Бессмертными? – поправила я, думая, что Дуня забыла нужное немецкое слово.

Она покачала головой.

– Неумершими, – повторила горничная и, поглядывая на закрытую дверь спальни, добавила: – Вы же видели ее, доамнэ. Вон какое у нее гладкое и красивое тело.

Дуня была права. Мысль о том, что в ближайшие часы Жужанна умрет, полностью выбила меня из колеи, и потому я не особенно приглядывалась к ее телу. Теперь же, вспоминая, как выглядела невестка, я поразилась: спина Жужанны стала совершенно прямой, плечи выровнялись, увечная нога превратилась в здоровую и сильную.

Я тоже не выдержала и заплакала. Мне было больно оттого, что Жужанна умирает, но гораздо хуже становилось при мысли о жутком ритуале, который надлежало совершить над ее еще не остывшим телом. Мне в моем состоянии такое было просто не под силу, а Дуне вряд ли хватило бы сил. Интуитивно я понимала, что этим вообще должны заниматься мужские руки.

Наверное, мы с горничной обе помешались, раз ведем такие разговоры. Но после прочтения дневника Жужанны мне уже не хотелось анализировать варварский крестьянский ритуал с позиции разума.

– Дуня, а нельзя ли найти человека, который бы сделал все необходимое? Естественно, мы хорошо ему заплатим.

Слезы продолжали струиться по моим щекам, однако ко мне вернулась присущая мне твердость характера. Только мой голос был полон сострадания к несчастной женщине, так и не понявшей, какой страшной ценой она купила жалкие мгновения любви. Дуня робко и неуклюже коснулась моего плеча. Конечно, она знала: служанке непозволительно дотрагиваться до госпожи (в Англии это вообще сочли бы неслыханной дерзостью). Но бедная девочка не могла совладать со своими чувствами, а от моей симпатии и понимания она еще больше осмелела.

– Да, доамнэ, я найду такого человека. Только денег он не возьмет. Вы не тревожьтесь, я все устрою сама.

Это было сказано с такой нежностью и заботой, что я опять расплакалась и некоторое время не могла успокоиться. Дуня обняла меня за шею, и мы плакали, как две сестры, на которых навалилось общее горе.

– Дуня, я и в самом деле очень боюсь, – призналась я горничной. – Приближаются роды, а мне очень не хочется рожать здесь. Даже этот дом не является безопасным местом. Минувшей ночью к нам в спальню чуть не запрыгнул волк. Он ударил мордой в стекло. Я ясно видела его глаза – у него были глаза Влада. Это был не просто волк. Это был Влад. Я знаю. Однажды я видела, как он превратился в волка.

Дуню мои слова совершенно не удивили. Она кивнула и теперь уже сама погладила меня по спине, стараясь успокоить.

– Не волнуйтесь, доамнэ. Я отведу от вас зло. Я дам вам распятие, а над окном повешу чеснок. Тогда никакое зло к вам не ворвется.

– Дуня, может, я схожу с ума? Но я своими глазами видела, как Влад превратился в волка.

– Нет, вы не сходите с ума, – покачала головой Дуня.

В ее голосе звучала такая уверенность, что мне стало легче. Конечно же, я никоим образом не избавилась от своих страхов, но хотя бы убедилась, что рассказы об оборотнях – не выдумка.

– Это правда, доамнэ. Он умеет превращаться в волка. Если кого загрызет – тот человек стригоем станет... если не сделать то, о чем я вам говорила. А еще у него есть власть над волками. Мы вот рядом с лесом живем и знаем: волки – они трусливые. На людей никогда не нападут, только на скотину. И на скотину не каждый волк нападет. Вот когда зима, они голодные, в стаю собьются и могут напасть. А один волк человеку не страшен. Мы их не боимся... если только он не напустит волка на того, кто ему помешал. Он знает, как заставить волков броситься на человека. Но такая смерть не опасная, и душа все равно к Богу возвращается.

Пока мы стояли в коридоре, я заставила Дуню поклясться, что она тайком сделает все необходимое, дабы освободить Жужанну от участи стригоицы, и не единым словом не обмолвится об этом ни Аркадию, ни кому-либо еще. Она пообещала, однако нехотя призналась, что служанки и так уже шушукаются по поводу Жужанны. Им подозрительна ее бледность, которая становится все заметнее. А поскольку слуг молчать не заставишь, в деревне тоже об этом знают.

Аркадий, как выяснила Дуня, с утра сел в коляску и, скорее всего, поехал в замок. За ним послали кого-то из слуг, но они еще не возвращались. Не понимаю, что могло задержать мужа в замке, и, боюсь, он уже не застанет свою сестру в живых.

Все это время я нахожусь в спальне Жужанны. Несколько раз она просыпалась и еле слышным голосом молила позвать Влада. Не знаю, что ей ответить. У меня нет никакого желания видеть это исчадие ада в нашем доме. Но Жужанна так кротко просит его позвать, что даже не знаю, сколько еще я смогу игнорировать ее последнее желание.