Паламед отодвинул простыню, открывая тело примерно до пояса, и начал осторожно ощупывать ноги сквозь одежду. Это был Магнус, и после их с Гидеон последней встречи лучше выглядеть он не стал. Она снова пожалела о своем обеде с четвертью.

– Скажем так, – сказал он наконец, пальпируя бедро, – до этого момента я предполагал, что все будут вести себя подчеркнуто цивилизованно. Если на ранней стадии ключи добывали умом и тяжелой работой, то теперь начнется то, что ты только что видела, – тяжеловесные попытки заключать альянсы. Или что похуже. Как думаешь, почему Восьмой дом решил поссориться с Седьмым?

– Потому что он стремный извращенец и вообще мудак.

– Любопытная идея. Но помимо того, что он стремный извращенец и вообще мудак, не стоит забывать, что у Дульсинеи Септимус два ключа. Сайлас выбрал ее в качестве мишени.

Все казалось каким-то нереальным. Начиналась странная математика, которой Гидеон совсем не понимала. Но она была в достаточной мере Девятой, чтобы придержать язык за зубами. Она сказала только:

– Не хочу тебя обидеть, но какого хера ты делаешь?

Он выдавил на палец каплю желеобразной массы из протянутого Камиллой тюбика. И теперь втирал ее в тусклый золотой ободок обручального кольца на пальце Магнуса Куинна. Провел две полоски – выше и ниже кольца, – а потом прикрыл его рукой, будто там разгоралось пламя. Закрыл глаза. После многообещающей паузы над его рукой заклубился пар.

Что-то резко пробормотав себе под нос, он убрал руку. Дрянь из тюбика затекла под кольцо, и Паламед осторожно стер ее с обмякшего мертвого пальца.

– Мне нужен более тесный контакт, – сказал он своему рыцарю, – это коснулось брелока, но помех слишком много. – И добавил уже для Гидеон: – Судя по всему, наша репутация не бежит впереди нас. Танергия связана не только и не столько с телом, Девятая. Психометрия позволяет увидеть танергию, оставшуюся в предметах, если начать достаточно рано и если предмет достаточно важен. Дай ножницы, я хочу покопаться у него в карманах.

– Что ты…

– Брелок Куинна, Девятая, – ответил Паламед, как будто ее вопрос был безнадежно предсказуем. – Вчера на телах ничего не было. Вторые хотели посмотреть, но у них нет моих ресурсов.

– Ну да, или они забрали улику, – мрачно заметила его рыцарь, но адепт ей возразил:

– Это не в их стиле. Так или иначе, если я ничего не найду после вчерашнего осмотра, они тем более ничего не нашли.

– Не выпендривайся, Страж.

– Не выпендриваюсь. Просто я абсолютно прав.

– Погодите, – сказала Гидеон, – Магнус взял ключ от лаборатории только в тот вечер, вы же знаете. Он не добрался до испытаний. У него был только один ключ. Кто бы стал его брать?

– Именно это я и собираюсь выяснить, – ответил Паламед. Он опустил обручальное кольцо в маленький вылинявший мешочек, который держала наготове Камилла, взял крошечные ножницы и принялся резать штаны на трупе.

– Твой обет молчания имеет очень гибкие условия, Девятая. Удобно. Весьма тебя благодарен за это.

– Просто я временами жуткая грешница. Но вообще тебе стоит поговорить с Нонагесимус.

– Если бы я хотел поговорить с Нонагесимус, я бы говорил с Нонагесимус. Или лучше с каменной стеной, потому что, честно говоря, твоя некромантка – ходячий сборник штампов о Девятом доме. А ты и наполовину не такая ужасная.

Паламед смотрел на нее. Глаза у него были совсем необычные: как гладкий серый камень или грозовое небо. Он прочистил горло и спросил:

– На что ты готова ради госпожи Септимус?

Гидеон порадовалась, что накрасила лицо. Вопрос выбил ее из равновесия.

– Ну, она была добра ко мне. А какое тебе дело до госпожи Септимус?

– Она была… добра ко мне, – ответил Паламед.

Их взгляды скрестились. В них усталость мешалась со смущением и подозрением, а еще с чем-то совсем юным и совсем жутким.

– Восьмые решительно настроены и опасны.

– Зато Протесилай из Седьмого дома огромный. Она не одна.

– Великолепный ординарец, – подала голос Камилла, – никогда не берется за рапиру. Первый порыв – ударить. А двигается, как лунатик.

– Просто будь свидетелем, – отозвался Паламед, – просто… не забывай о ней.

Ножнички щелкали, и в другой льняной мешочек падали крошечные квадратики ткани. С уважением, которого странно было ждать от человека, облапавшего труп и снявшего с него все ценное, Паламед накинул простыню обратно на живот и ноги Магнуса из Пятого дома. Сказал довольно тихо:

– Мы докопаемся до сути, если ты дашь нам немного времени. – Гидеон вдруг поняла, что он обращается к телу. Ей очень захотелось услышать какую-нибудь мерзкую шуточку от Пятого. Просто чтобы вернуться к нормальному положению дел.

Ей надо было уходить – ее рука уже лежала на дверной ручке, – но что-то заставило ее обернуться и спросить:

– Что с ними случилось, Секстус?

– Тяжелая травма головы и всего тела, – ответил он. Замялся на мгновение и обратил на нее свой бритвенно-острый взгляд: – Я точно знаю, что это было не простое падение.

– Страж! – тихо предупредила его рыцарь.

– А что толку молчать? – спросил он. – В их раны попали крошечные фрагменты костей. Не однородные. Они происходят из нескольких разных источников, что является признаком…

Узнать, признаком чего это является, не удалось – из-за двери раздался тихий звук. Возня скелетов, пакующих какую-то еду, давно прекратилась. А теперь кто-то осторожно повернул запор на двери. Гидеон распахнула дверь в холодильник, и Камилла рванулась вперед с кинжалом в руках. В незакрытой второпях двери мелькнул край подола. Гидеон и Паламед смотрели, как дверь тихо покачивается в холодном воздухе и скрипит. Подол покрывала синяя вышивка, а торопливые шаги очень походили на детские.

– Бедные глупые дети, – сказала Гидеон с высоты своего почтенного возраста – она была старше на целых четыре года.

– Ты так думаешь? – удивил ее Паламед. – Я нет. Я порой удивляюсь, насколько они на самом деле опасны.

К вечеру Харрохак так и не вернулась. Гидеон убивала время за тренировкой и злилась на больные мышцы, которые отказали после первой сотни отжиманий. Очень много времени она посвятила упражнениям, бесконечным перехватам, стойкам и переходам, а сама в это время смотрела в темнеющую пустоту за окном. Убедившись, что Харроу не вернется, она вынула меч и проделала те же упражнения. Агламена настоятельно велела ей никогда не хвататься за рукоять двумя руками, но это было так приятно, что Гидеон развеселилась, как ребенок.

Харроу не возвращалась. Гидеон к этому уже привыкла. Во внезапном приступе экспериментаторства она наполнила ванну водой из горячего крана. Из воды никто не выпрыгнул, и Гидеон села туда сама, опустившись в воду до подбородка. Это было невероятно. Самое странное ощущение за всю ее жизнь. Как дрейфовать в теплом течении. Как медленно вариться заживо. Она вдруг забеспокоилась, что вода может попасть внутрь тела и что-нибудь испортить. Краска вся слезла и плыла по воде вытянутыми грязными кляксами.