Я почувствовал прикосновение руки Эли к своей. Секунду я смотрел на маму, не зная, что предпринять. Я заметил, что она смотрит вверх. Они все стояли, задрав головы к небу.

Я проследил за их взглядом. Черный дым поднимался к луне, и в свете уличных фонарей можно было различить в его колышущихся слоях расплывчатые лица.

– Тени… – пробормотал Касс.

– Что это значит? – спросила Эли. – Они уходят?

Марко почесал затылок:

– Это было полное сумасшествие, чувак.

– Я должен был это сделать, – ответил я.

– Да. Может, и так. – Марко громко вздохнул. – Видимо, у меня перед тобой должок. За то, что не дал моим корешам отправиться в Зомбиленд. Ну, почти всем им. Думаю, Ставрос тебя расцелует.

– Что ты намерен делать, Марко? – спросила Эли. – Что теперь будет со всеми нами? Игре конец. Смерти не избежать. Надеюсь, ты гордишься собой.

– Ну, кто знает, – отозвался Марко. – Может, у брата Ди припрятан козырь в рукаве. Он, кстати, уже там, наверху.

Касс посмотрел на холм.

– О, правда? Как любезно с его стороны.

– Он будет рад вас увидеть. – Марко залез на забор и спрыгнул на другую сторону. – Вы ему нравитесь.

– Стой, – не поверила своим глазам Эли. – Ты уходишь?

– Чуваки, приглашение все еще в силе, – ответил Марко. – Идемте со мной. Никогда не поздно перейти на сторону победителей.

– Победителей? – переспросил Касс. – Ты про этого труса Димитриоса? С какой планеты ты свалился?

– Чувак, в любой игре есть победитель и проигравший, – сказал Марко. – Просто подумайте об этом.

Мы уставились на него, не смея поверить собственным ушам. Он печально повел плечами:

– Ну что, мне остается верить, что рано или поздно вы к нам присоединитесь. Вы слишком умны, чтобы этого не сделать.

Он отвернулся, собираясь подняться на холм, и в этот момент я заметил, что к нам спускаются две человеческие фигуры.

– Джек, – послышался голос мамы. – Джек, ты в порядке?

Я уже собрался откликнуться, но остановил себя.

Слышать мамин голос оказалось тяжело. Он звучал требовательно и искренне. Он воодушевлял и поддерживал. Точнее, когда-то было так. Но шесть лет – это долгий срок, и за это время она стала кем-то другим. Чем-то другим. Человеком, которому я не мог доверять.

– Джек, дорогой!

«Бутерброды с арахисовым маслом. Горячее какао. Чтение вслух».

«Инсценировка. Предательство. Нападения. Убийство».

Я потащил Касса и Эли в тень, прочь от уличного света.

– Касс, – шепнул я, – дай мне локулус невидимости.

Он окинул меня долгим взглядом.

– Ты уверен? – мягко спросил он.

– Торквин уехал, – напомнила Эли. – Твой отец арестован. Локулус уничтожен. Нам недолго осталось. У нас вообще ничего не осталось.

– Вытаскивай, – настаивал я.

Касс быстро растянул горло мешка. Я сунул руки внутрь и достал сферу.

– Хватайтесь, – сказал я.

Мы все коснулись ее ладонями, и я почувствовал, как сквозь мое тело пошел поток энергии.

– Джек. – Мама уже стояла у забора и оглядывалась по сторонам. Смотрела прямо сквозь меня. – Где ты?

Ее глаза были широко открыты, и даже в темноте я увидел, как в них вспыхнул страх, стоило ей посмотреть на шпалы.

– О боже, поезд…

Быстрыми и четкими движениями она перебралась через забор и, уже спрыгнув с него, всхлипнула, после чего, оскальзываясь, побежала по гравию к железнодорожному полотну. Поезд давно уехал, его красные огоньки мелькали вдалеке у Гудзона. Мама внимательно осмотрела шпалы. Ее лицо осунулось, мокрые щеки блестели в свете фонарей.

Она беспокоилась. Обо мне. Уверенная, что раз меня нет, значит, я уже умер.

У меня защемило сердце. В животе заворочались слова: «Я прямо за тобой. Со мной все в порядке».

Эли сжала мою руку.

Мама медленно перешагнула через шпалу. В центре дорожного полотна светлый гравий испещряли осколки разбитого локулуса – их было много, и все они светились золотом в скудном уличном освещении. Мама наклонилась, чтобы подобрать несколько. Я слышал, что она плачет.

Это было невыносимо. Я не мог больше прятаться.

Она оглянулась, и в этот момент я выпустил локулус. Касс от неожиданности охнул.

Глаза мамы мгновенно метнулись вверх и встретились с моими. Уже в следующую секунду скорбь на ее лице сменилась удивлением и радостью.

Но прежде чем я успел пошевелиться, прежде чем успел сделать хоть что-то, ее взгляд сместился, и выражение ее лица кардинально изменилось.

Она опять посмотрела на меня, и в этот раз в ее глазах было столько силы, что под их взглядом у меня едва не подкосились колени.

«Стой! Не делай этого!»

– Сестра Нэнси! – прогудел за нашими спинами знакомый бас брата Димитриоса.

Я быстро завел руку назад и коснулся локулуса. Высокий монах, скользя и запинаясь, спускался по крутому склону, не отрывая взгляда от своих ног в сандалиях. Из-за темноты казалось, что нижняя часть его худого лица, скрытая бородой, попросту отсутствовала. Достигнув низа, он поднял холодные как ледышки глаза на маму.

– Куда они делись? – спросил он. – Где наше имущество?

– Интересный вопрос вы задаете, брат Димитриос, а главное – вовремя, – отреагировала мама. – А где были вы, когда мы сражались с войском Артемисии? Защищали собственное имущество?

С некоторыми трудностями он взобрался на забор и неуклюже рухнул на землю. Поднявшись, монах отряхнулся и посмотрел на осколки в руках мамы.

– О, клянусь могилой Массарима… – выдохнул он, сменив уверенный тон на испуганный шепот. Потом осторожно взял один из кусочков разбитого локулуса и повертел в руке. – Он же не…

– Он бросил его под поезд, – подсказала мама. – Это сделал мальчик по имени Джек.

– То есть пророчество брата Чарльза сбылось, – пробормотал брат Димитриос. – Разрушивший…

– …будет править, – закончила за него мама.

Взгляд брата Димитриоса медленно переместился на вершину холма.

– Я думал, речь шла о спортсмене. Марко – воин. Вот уж… интересная неожиданность.

– Он силен по-своему, – заметила мама.

Брат Димитриос с сомнением покачал головой:

– Думаю, сейчас не время для споров.

У меня закружилась голова.

Скрытое сообщение в письме Чарльза Ньютона – «Разрушивший будет править» – было не о Мавсоле. И не об Артемисии.