Только жаль мне было не этого всего, а того, как много я еще не успела сделать. РиАнт показал мне, что наш мир гораздо больше и мы сами гораздо больше можем, чем думаем о себе. Мне было жаль то будущее, которое я могла не увидеть.

Безмолвные слезы текли по моим щекам, обжигая. Внутренне я металась, выла, впервые чувствуя себя пленницей собственного тела. Внешне…

Смогла пошевелить кончиками пальцев, и это был огромный прогресс последних часов. Но недостаточный, потому что судно внезапно задергалось, опрокидывая меня, а нудный, явно автоматизированный женский голос сообщил:

— Внимание! Срочно пристегните фиксирующие ремни! Аварийная поса…

Боль. Боль пронизывала каждую клеточку тела, пока корабль швыряло из стороны в сторону, а датчики нецензурно ругались, попискивая на разный лад. Все происходящее слилось в агонию, в нескончаемые муки, что все длились и длились.

Я просила только одного: выжить.

Меня тряхнуло в последний раз, буквально впечатывая в одну из стен. Сумев открыть глаза, я испытала дикий, всепоглощающий ужас. Судно, на котором я летела, и кораблем-то нельзя было назвать — что наша гостиная дома, совмещенная с кухней.

Но совсем не размеры меня поразили, а то, что показывали мониторы, выводящие видео, видимо, с внешних камер. Космолет катился прямо по склону, то цепляясь за скалы, то переворачиваясь в воздухе, а внизу меня ждали джунгли, что стремительно приближались с каждой упущенной секундой.

Вновь овладеть руками и ногами до фееричной остановки я успела, сделать хоть что-то — нет.

Когда корабль наконец остановился, всю меня затапливала адская боль, но я нашла в себе силы, собрала последние крупицы, чтобы доползти до выхода и открыть отсек, ударив по большой красной кнопке. Понимала: судно может взорваться в любую секунду и тогда мне уже ничего не поможет.

Яркий солнечный свет ослепил. Ползла столько, сколько могла, сжимая зубы и чувствуя, как из ран сочится кровь, но силы все равно покинули меня. С диким криком я перевернулась на спину и замерла, глядя в невероятное пористое небо.

Больно было даже дышать, лежа на влажной земле в окружении буйствующей зелени, но я все равно смотрела.

Смотрела до тех пор, пока небо не затмили расплывчатые человеческие силуэты.

День. Ночь. День. Снова ночь…

Целая стена в моем импровизированном шалаше была исчерчена тонкими линиями. Еще одну линию я вырезала прямо сейчас, отмечая начало семьдесят пятого дня. Очередной юбилей праздновала вкусным завтраком: местными фруктами, лепешкой из высушенных и перемолотых листьев и соком голубого дерева.

Впрочем, такой завтрак я ела каждый день. На обед варила суп из трав и корнеплодов, лишь изредка добавляя туда мясо юркой желтоперой птицы — в том случае, если ее удавалось поймать. А на ужин местное население баловало меня мясом, кислыми ягодами, орехами и молоком, которое добывали из странных цветов, а точнее из их бутонов.

День изо дня.

Но это намного лучше, чем то, чем кормили меня в первые две недели, когда я еще сама не могла не то что ходить, даже просто вставать.

Если верить ощущениям, поломано у меня было все, что только можно. Чувствовала себя мешком с костями, который совершенно не мог сопротивляться издевательствам местных. А они издевались. Кормили червями, обкладывали горячими камнями, заворачивали в мокрые холодные широкие зеленые листья и поили густой белой дрянью.

Где-то через неделю я начала понимать, что к чему, и перестала противиться лечению, оглашая нецензурными воплями весь материк. Осознала, что после дохлых червей нестерпимая боль уходит, а горячие камни каким-то образом снижают температуру. Нет, сначала, конечно, жарко, как в аду, но потом становится гораздо легче.

Широкие листья тоже как-то воздействовали на температуру. Если после горячих камней я засыпала, чувствуя дикую слабость, то после листьев ощущала себя почти огурцом. Единственное, чего я так и не узнала, чем была безвкусная белая жижа. Только поняла, что она заменяет еду и воду и очень питательна. Собственно, иногда чего-то лучше не знать.

Удивительно даже, но за две недели если и были у меня какие-то переломы, то кости полностью срослись. Через две недели я уже смогла самостоятельно встать, через три — начала нормально ходить и разрабатывать руки, через четыре — бегала по материку наравне с монстрами.

— Ить. У и иииль, — высунулась из-под настила, заменяющего мне дверь, любопытная голова.

— Здравствуй, Ата, — показала я знаком, сложив руки лодочкой, что здороваюсь. — Что-то стряслось?

Все, что я говорила, приходилось переводить особыми знаками. Начиная с примитивного, мы уже достаточно продвинулись, чтобы более-менее понимать друг друга, но иногда все же стопорились, тратя время на выяснения.

В такие моменты доходило даже до того, что сбегалась вся община, чтобы объяснить неразумной мне элементарное. Этот театр можно было смотреть часами, и чаще всего до меня лишь под конец доходило, что они имели в виду.

Но не сейчас. Сейчас я и без особых объяснений поняла, чего хочет от меня Ата. Женщина протягивала мне ожерелье из голубых жемчужин, показывая, что я должна примерить его.

— Это мне? Спасибо за подарок, — улыбнулась я, поглядывая по сторонам, что бы такого преподнести взамен.

Личного имущества у меня было не так много. В него входило все то, что удалось найти на корабле. К моему огромному счастью, он не взорвался и не пострадал настолько, что его было не восстановить. Местные свои лапы к нему тоже не приложили, так что транспорт для возвращения у меня был.

Нерабочий, правда, но это пока. Сегодня и проверим, какой из меня мастер-фломастер с пособием для чайников.

Оценив придирчивым взглядом свое имущество, я кинулась к расческе. Самая обычная — черная, длинная, мужская, с целым рядом зубчиков. Разломив ее на две части, одну я передала Ате. Второй на своих волосах показала, для чего она.

Женщина попробовала, но у нее, естественно, ничего не получилось. Они не расчесывали волосы, поэтому их сначала как следует требовалось продрать. Забрав злополучную половинку, я усадила Ату на свой лежак, сделанный из сухой травы и простыни. Постельное белье, найденное на корабле, меня очень выручало.

На расчесывание волос в итоге я потратила часа два. Ата и ругалась на своем языке, и шипела, и даже пару раз выпускала когти, но я велела ей сидеть смирно и не дергаться, если хочет быть красивой. Мои труды даром не прошли: в конце я заплела ей две красивые высокие косы.

— Настоящая красавица, — поделилась я своими впечатлениями. — Ну все, мне пора за работу. Я и так уже опаздываю.

Сказав в ответ что-то вроде: «Труд — это хорошо», Ата покинула мой домик, захватив обломок расчески, а я, надев ожерелье, поспешила к месту страдания моего корабля.