— Не имеем мы никакого права расходиться, пока не споем про Байкал. И «Далеко, в стране Иркутской». Мать, поддержи! — И запевал: «Славное море, священный Байкал…»

Меня, как и России, не было б без Сибири. Она снова спасает Россию, как спасли Москву сибирские полки в 41-м.

Великий и судьбоносный для России день 4 июля, а по новому стилю 17-го, окружен сияющим ореолом небесных заступников, апостолов. Рядышком собор Славных и всехвальных Двенадцати апостолов, бессребреников Космы и Дамиана, священномученика святителя Филиппа, митрополита Московского, всея России чудотворца; в день 17-го — память преподобного Андрея Рублева, на следующий — обретение мощей преподобного Сергия Радонежского и память преподобномученицы великой княгини Елисаветы и инокини Варвары, еще через день — явление иконы Божией Матери в Казани…

А сам день 17 июля — день страстотерпцев: императора Николая II, царицы Александры, цесаревича Алексия, великих княжон Ольги, Татианы, Марии, Анастасии — промыслительно выпал на день земной кончины святого благоверного князя Андрея Боголюбского. Кончины насильственной. Страшной, как и царственных мучеников-страстотерпцев Дома Романовых, свершившейся тоже 17 июля.

Боголюбово. Место, возлюбленное Богом. Место, где начиналась царская власть на Руси. Место, отмеченное с самого начала Божиим чудом. Место, где чудеса Божии не прекращаются и по сей день. Место, где особенно чувствуешь милость Божию к нам, грешным. Место, где обостренно ощущаешь промыслительный ход русской истории.

Целую вечность, тридцать пять лет назад я был здесь. Счастливый, влюбленный в молодую жену, я больше был занят ею, чем окружающим. Но поездка была незабываемой: стены монастыря, церкви, тогда полуразрушенные, полумузейные, камни двора, сам воздух ранней осени, — все всегда потом вспоминалось. И все эти годы по три, по четыре раза в год я ездил на родину, в Вятку, и всегда ждал встречи с Владимиром, с храмом Покрова на Нерли и с Боголюбским монастырем. Вот Владимир, вознесенное ввысь золото куполов Успенского собора, ночью подсвеченное; вот белый силуэт Димитриевского храма. Вот поехали. Ждешь томительно, глядя вперед и вправо — когда появится и поплывет в окнах легкий, до детскости просто, прямо как игрушечный, храм Покрова на Нерли, — и кинешься скорее к левому по ходу окну, чтобы ахнуть от величия, красоты и уверенного стояния над пространством Боголюбовского монастыря. Да, были сорваны кресты, от времени старели стены, но никогда не было ощущения заброшености и униженности монастыря. Не монастырь был унижен, а мы. И стыдно было перед дивным созданием предков, что именно при нас пришло нашествие на красоту и русскую душу.

Тонюсенькая тропинка вела тогда к храму Покрова на Нерли. Теперь она растоптана и расхожена до размеров проселка, а поодаль и вовсе автотрасса, и по ней в пыли несутся к храму машины и мотоциклы.

Тут и пляж. Тут и отважные мальчишки, летящие в воду как на крыльях, тут и компании с костерком, с гитарой. Здесь очень понимаешь разницу между туристами и паломниками.

На дворе монастыря собирается группа паломников.

— Мы с Гомеля, — говорит женщина в белом платочке. — Та были ж вчера таки замореные, така дорога. Приехали к службе. Така благодатная. То ж накормили. А спали в колокольне на сене. — И простодушно спрашивает монахиню, которая ведет группу: — А немцы сюда дошли?

— Нет, — улыбается монахиня, — только монголы.

— Да и своих хватало, — вставляет молодой мужчина.

Пожилой вздыхает:

— Да уж.

Многое означает это «да уж». Все собрались. Начинается… но что начинается? Рука не поднимается писать: начинается экскурсия. Это не экскурсия, и монахиня не экскурсовод, тем более не гид. Она вводит паломников в мир монастыря, в его историю. А главное, приехавшие совершают при этом непрерывную молитву: ведь открываются такие высоты человеческого духа, такие подвиги во имя Христово и разверзаются такие глубины человеческого падения в бездны адовы, что рука невольно поднимается для крестного знамения.

Вот место, отмеченное милостию Божией. Именно здесь встали кони, запряженные в карету, на которой с великими почестями перевозили из Киева во Владимир икону Божией Матери, написанную евангелистом Лукой еще при жизни Пресвятой Богородицы. Встали как вкопанные. Уже и сам князь, ехавший верхом, спешился и тянул коней за узду. Тщетно. Приказал князь остановиться. И всю ночь молился князь:

— Господи, Иисусе Христе, Мати Божия! В чем я согрешил? Или какую волю Божию являете мне?

И вот тут было видение Божией Матери, повелевшей строить храм для иконы. И название монастырю дала Сама Божия Матерь:

— Место сие Богом возлюбленное.

Здесь начало русского каменного зодчества. Не просто каменного, а белокаменного. Вручную строили храм, и построили всего за семь лет. По белому камню храм был окован золотом и серебром. Представить такую красоту можно, только зажмурясь и открывая в себе очи сердечные. Они видели, они помнят, они помогут увидеть это сияние, это сошедшее на землю небо. А внутри полы и часть стен были из русской майолики, обливной керамики. И когда свет сквозь разноцветные окна падал на пол и стены и в них отражался, то уж воистину было непонятно: на земле ты еще или уже в раю.

У князя Боголюбского была чаша, стоящая у всех на виду. В ней золотые, серебряные, медные деньги. Из этой чаши работники сами брали себе жалованье. Из этой же чаши брали деньги на хлеб нищие. Чаша не охранялась. И никогда не было, чтобы кто-то взял лишнее или, Боже упаси, украл. И меч у князя был могучий, наследственный меч святого Александра Невского, весом девять килограммов. А щит тогдашних богатырей доходил до пятидесяти килограммов. Да еще доспехи, кольчуга кованая, шлем, оплечье. И во всем этом богатыри наши сражались. Вот какую силу давал Господь нашим предкам. И давалась она, конечно, за душевные качества.

О доспехах сказано к тому, что в Боголюбском монастыре подвизался былинный богатырь, но совершенно вместе с тем реальный человек, уроженец владимирских мест Илья Муромец. К концу жизни он ушел в Киев, стал монахом Киево-Печерской лавры. Причислен к лику святых. Гражданский Новый год, первое января, начинается с дня памяти преподобного Ильи Муромца.

Но в ту роковую ночь, когда свершилась мученическая гибель князя, он не смог воспользоваться своим мечом. Меч выкрали. И не кто-то выкрал, а свои, приближенные. Князь знал о заговоре против него. Как знал и спустя много веков святой новомученик страстотерпец Николай Александрович. И святой благоверный князь Андрей мог так же, как и Николай, сказать: кругом измена, трусость и обман. И кто в заговорщиках? Братья жены. Повар, казначей, ключник. Все, как писали раньше, осыпанные княжеской милостью. И выбрали, для усиления своей подлости, тяжелейшие для князя дни: только что, еще не исполнился девятый день, скончался двадцатилетний сын Глеб. А старший, Изяслав, погиб раньше, в походе на камских булгар. Именно в память о нем был поставлен храм на Нерли. Это был первый храм на Руси в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Именно святому Андрею Боголюбскому мы обязаны тем, что на Руси празднуется праздник Покрова, один из любимейших православными праздник. Тут к месту сказать, что увидел Покров (омофор) Пресвятой Богородицы тоже Андрей, славянин, бывший в византийском плену.