Он подумал и кивнул. Пока я наливал, он говорил:

— Надо было с детства прицепиться к государству, а я шел своим путем и остался без паспорта. Тут и цыгане играли роль. — Он принял чашку с чаем и, размешивая сахар, вдруг предложил мне: — Вот возьми и кинься во Вселенную и дай по ней напрямик лет двести со скоростью света, и что?

— И что? — спросил я.

— Попадешь в постоянную температуру. А Вселенная, ну это теперь все знают, бесконечна, лети и лети. Только мозг может все обогнать. Ты вот подумай, что достиг края Вселенной. Подумал?

— Подумал.

— Но нет же края. А мозг достиг.

Подделываясь под его рассуждения, я спросил:

— Значит, и ты достиг края?

— Достиг. Но на краю я снова подумаю. Вот посмотришь — пройдет два-три триллиона лет, и Земля расколется на несколько живых планет, для того и живем. Мы рождены, чтоб делать почву. Больше от нас космос ничего не просит, в космосе почва не рождается. Мы себя выращиваем, используем водород и кислород и увеличиваем землю. Только не надо сжигать себя. Вырежь кусок почвы — вся живая, а мы на ней сжигаем. Я дошел до высшей конечности материи — не надо сжигать результатов жизни. На горелом не вырастет, а на кладбище растет.

Меня он ни о чем не расспрашивал и моих вопросов не ждал, а сам все говорил и говорил. Можно было подумать, что он чокнутый, когда его завихривало, но взгляд его был ясен, и если его мысли были сбивчивы, то есть как-то не сопрягались милиционеры, паспорт и космос, то внутри каждой отдельной мысли была своя логика, причем совершенно понятная, и если спорная с нашей точки зрения, то бесспорная по его мнению. Вот он отодвинул чашку, перекрестился после еды и продолжал:

— Жил я нормально, цензурно, нецензуры на заборах не печатал. Ведь ты же не скажешь, что я из табора, сразу заметно по моим мыслям. Цыган интересует конский базар шесть раз в неделю. За лошадь ребенка отдадут. У них к детям силовое понятие. И вины нет, а ходил в шишках. — Вдруг он строго посмотрел на меня: — Мысли мои не пропадают, они у других как пар испаряются, а у меня закреплено за счет рефлексов. — И сразу без перехода спросил: — Что такое свет? Что перед тобой? Кислород? Мы живем как в прозрачных чернилах, в них можно двигаться только со скоростью света, не больше, подумай сам. Со скоростью света в свете. Подумал? То-то… А что такое вера? Вера — это свободное мышление. А что такое квартира? Это заблуждение от климата. Возьми Африку — зачем им отопление и зачем им разводить зверосовхоз для мехов? Не надо квартир, надо убрать мороз, но никто же меня не слушает.

— Я слушаю.

— Потому что мыслящее существо. А вот убрать твои мозговые клетки, их аннулировать, и будешь как чурка: мать родная в камеру зайдет — и не узнаешь.

— А можно узнать твое полное имя?

— Меня в таборе звали Степан Дунаев.

— Ты вроде не похож на цыгана.

— Украли. В милиции украли, — уточнил он и вернулся к теме разума и изобретений: — Я изобрел такое — вот ты идешь, я на тебя навожу свой тепловой луч и отражаю на свой экран — и вижу твои мысли, возбуждаю твою память — и вижу твое прошлое. Вообще памятей много, мозг такой, что в него все можно впихнуть, всю продукцию институтов, ни одна ЭВМ столько не выдержит. В мозгу есть такие клетки организма, их хоть к железу привари — жить будут. Но мозг один, вот что не продумано. Вот человек пьет, его голову присоединить к непьющему туловищу, и тело запьет. А как не пить? Надо принять постороннюю энергию и ходить шагом.

Я решил вернуть его к тому, о чем мы говорили при первом знакомстве:

— Степан, у тебя в портфеле проекты вечного двигателя?

Он испуганно стиснул портфель ногами.

— Не бойся, мне не надо, я в них ничего не понимаю. В школе мне доказали, что такие двигатели невозможны.

— В школе учат одно, а когда очистишь себя от грязи чужих мыслей да когда Господь вразумит, тут и невозможного нет. Мы ждем гостей и дом чистим и убираем, так же надо и мыслей ждать. А то придут мысли, смотрят — зайти-то некуда и повернут к другому порогу. Я закон открыл, но скрываю. А то дети начнут строить по моим чертежам — на каждом углу вечные двигатели будут валяться. Но лет через десять-пятнадцать открою, пусть в каждой школе будет генератор. А что такое генератор? Надо в него загнать явление природы. Аппарат загружаю явлением природы, и он работает. Я начал с двух явлений, сейчас загружаю аппарат четвертым. Аппарат мой пользуется явлениями, как печка дровами.

— Какие явления? — простодушно спросил я.

— Двигательные, — отвечал он еще простодушнее. — А знаешь, что Советский Союз ожидает, не знаешь? Мои двигатели наберут силу, и нефть и политика будут не нужны, и все пачками побегут в церковь. Труда не будет, лошади будут жить по желанию сотни лет, сосредоточатся по рекам, плотины я уберу, вода потечет своим ходом. Лошадей не надо будет красть и менять на детей. А жару я перемешаю с холодом, и совершится температура постоянства. Сейчас верблюды идут к реке Нил, а будут ходить безразлично где.

— А крокодилы? — Честно говоря, тут я, хоть оно и грешно, подсмеялся над ним, но он серьезно отвечал, что и крокодилам, соответственно, будет одинаково хорошо и в тундре, и в Африке.

Тем временем закипел и второй чайник. Я заварил свежий чай, выждал минут десять и налил покрепче и Степану, и себе. Степан не отказался, вновь крестя лоб и вновь размешивая сахар. Он сообщал все новые и новые открытые им идеи и изобретения. Сказал, что у него готов вечный двигатель и для космоса.

— Он на бациллах движения работает? — спросил я. — На реактивных? — Я сознательно хотел проверить, помнит ли он то, что недавно говорил.

— Может, и на реактивных, — отвечал Степан. — Но это-то самое элементарное, там же нет трения, это же не земля, по ней ходишь в тесных ботинках и чувствуешь трение. Разуешься — сразу легко. Вот тебе пример, как от трения освободиться. Тут только равновесие преодолеть.

— Но у тебя хоть один двигатель работал? Кроме того, который участковый видел? Он за свидетелями пошел, а у тебя трубка лопнула.

— Теория выше практики, — отвечал на это Степан. — Практику и баран сделает. Собирай детали по чертежам и ходи в кассу. У меня два приоритета, когда будет третий, буду паспорт просить. Все изобрел, даже вечность изобрел, и живу, как шпана, в подвале, на трубе рубаху сушу… — Здесь, впервые за весь разговор, он задумался. — А все идеи в хижинах, а война во дворцах. Кто из хижин пришел во дворец, тот для космоса умирает. Христос к бедным шел, а Понтий Пилат руки умыл. Я вчера его материализовал и поговорил, сильно кается. — Далее Степан вновь сбился: — Участковый сказал: «Оформляй заявку, а кого поймаем по макету твоей идеи — привлечем». Мне сейчас главное — узнать, сколько водорода и кислорода уходит на изготовление одного кубического метра земли. Когда я отвечу на это, я замерю всю будущую почву земли.

— А мне кажется, что для тебя нет ничего невозможного.