- Палки?

- Конечно. Будешь еще такое устраивать, буду тебя палкой наказывать… У меня даже есть одна, очень подходящая… Правда, у толщина все же не в руку… Но где-то рядом. Поняла? И каждый раз, как перестанешь слушаться, буду наказывать…

Даня бормотал все эти глупости, и Лена неожиданно для себя счастливо захихикала, как девчонка.

Такое глупое, детское поведение.

Она прекрасно понимала, зачем он это все говорит, и прекрасно понимала, что им грозит, от чего он ее отвлекает.

И отвлекалась. И успокаивалась. И настраивалась на хорошее.

Скоро их откопают. И тогда… Пусть наказывает. По домострою. Палкой.

Главное, чтоб выбрались.

- Поспи немного , Лен. Воды хочешь еще?

Воды осталось совсем мало, пить хотелось зверски, вообще складывалось ощущение, что воздуха не хватает, в груди тяжелело, но Лена помотала головой.

- Нет пока что. Не хочу. Потом.

- Ну хорошо. Тебе удобно? Давай, ты ляжешь?

- Нет, я так хочу. Обними меня, Дань.

Он послушно и с готовностью сжал сильнее, зарылся носом в волосы на макушке. Лена посидела немного, а потом призналась со вздохом:

- Я такая дура была, Дань. Правда-правда. Ты простишь меня?

- Ты не дура, Лен. Я сам хорош. Мальчишка дурной. Такую хрень творил…

- Нет, ты не понимаешь… Если б не моя боязнь всего нового…

- Лен… Я же тебя не отпущу теперь. Понимаешь? Я не шутил. Когда мы отсюда выберемся… Лен… У меня все очень серьезно. Уже год все серьезно. Я понимаю, что я тебе кажусь пацаном… Но ты меня плохо знаешь, Лен. Я больше не сделаю такой ошибки, как прошлым летом. Поняла? Вот тогда я - да… Тогда я пацаном был. Все казалось, что нафига стелиться перед тобой. Нафига все это? Хотел легкости, как привык… Не понимал, насколько мне без тебя плохо будет. Не понимал… Пока ты меня не отшила.

Лена, чувствуя головокружение от нехватки воздуха, или, может, от его слов, бессильно уперлась затылком в твердую грудь, и думала только о том, что это ужасно.

Все осознать вот так, в самом конце. Когда уже нет времени. Нет возможности все исправить. Сделать так, чтоб дальше все было правильно, так, как тебе хочется. Так, как осозналось.

Данил говорил и говорил, каждое его слово дарило радость, с оттенком горечи. Потому что может быть поздно.

И в то же время, Лена понимала, что, если б он сказал это все раньше, она бы не поверила. Опять. По своей глупой привычке видеть только плохое развитие событий.

И не понимая, что надо не прогнозировать, а радоваться тому, что у тебя есть сейчас. Наслаждаться настоящей минутой. Часом. Днем. И только так.

И Лена, закрыв глаза, радовалась его словам. Тому, что она их все же услышала. И в этот раз поняла и приняла. И подумала, ведь надо ему тоже сказать, что она думает, что она чувствует… Потому что она-то все это про себя знает, а вдруг он…

Она попыталась повернуться к Данилу, сказать то, что вертелось в голове все время, и не смогла.

Голова закружилась сильнее, и Лена повалилась на землю, прямо в руки испуганно выдохнувшего Данила.

Последней мыслью было: «Жаль, что не успела».

Давай мы будем успевать

Смотреть в глаза друг другу.

Дурные мысли забывать

И бег пустой по кругу.

Давай мы будем находить

Минуты просто рядом,

Без размышления любить,

Без «надо» и «не надо».

Давай не будем замечать

Тех, кто мешать нам может.

Давай мы будем успевать.

Любить – не так уж сложно.

М. Зайцева.

- Даня, ты это… Заезжай, если чего…

Толик, приехавший проводить их в аэропорт, неожиданно грустно обнял Данила, потом Лену, потом Коляна, поручкался с близнецами.

Вообще, чувствовалось, что он искренне расстроился их отъезду.

Данил подумал, что все же на юге другие люди, более открытые, искренние. Хоть и сумасшедшие, конечно, этого не отнять.

И еще подумал, что, после всего, что тут произошло, не факт, что он приедет. Особенно с Леной.

Хотя…

Тот пляж был хорош…

Может, и приедет. Главное, чтоб без всяких старых могильников, мать их!

До сих пор в дрожь бросало при одном только воспоминании.

Причем, самым страшным было совсем не то, что их с Леной завалило в этом склепе. Нет, самый главный кошмар, от которого Данил даже просыпался пару раз в холодном поту, это тот момент, когда его Лена Николаевна потеряла сознание.

Вот тогда он испугался до дрожи. Он даже не помнил в точности, что делал. Шлепал ее по щекам, что-то говорил, целовал, потом вспомнил про воду, начал брызгать на лицо.

В склепе было душно, не хватало воздуха, и Данил именно тогда впервые подумал, что их могут и не успеть достать.

А если у Лены кислородное голодание? Если она умирает прямо сейчас? От этой мысли он взбесился и начал тормошить ее еще сильнее, обтирать смоченной в остатках воды тряпкой, включил фонарь, потому что никак не мог понять, что с ней – то ли в обмороке просто, то ли…

Короче говоря, когда их через десять минут буквально откопали, как и предполагал Данил, вручную, осторожно, чтоб не обрушить свод, по камешку разбирая завал, он даже не сразу это осознал. Так и сидел, баюкая свою бесчувственную Лену в руках. И очень серьезно сопротивлялся, говорят, когда ее попытались у него забрать.

Данил этого момента не помнил, оно и к счастью.

Зато прекрасно помнил момент, когда Лена открыла глаза. В карете скорой помощи.

Он не позволил ее везти одну, матерно нарычал на всех, кто пытался остановить, забрался внутрь.

И только машина тронулась, Лена очнулась.

- Даня?

А он, не в силах ничего ответить, просто упал рядом с ней на колени и гладил, гладил по пыльному лицу, на котором слезы оставляли грязные разводы.

И насмотреться не мог. Такая она была красивая.

Потом, уже в больнице, когда его удалось увести для обследования, все переживал, вдруг Лена опять сознание потеряет. Вдруг, пока она была не в себе, что-то там в голове сдвинулось…

Всеми правдами и неправдами проник к ней в палату, да так там и заякорился.

Хорошо, что с Леной все было в порядке, просто нервное истощение и нехватка кислорода.

Даня не собирался больше от нее отходить ни на минуту.

Обещал же, там, в чертовом склепе.