гурманы едят устрицы только свежими, но их можно было также засолить и использовать при приготовлении блюд. Кулинарные книги рассказывали, что устрицы подавали на стол «рублеными, фаршированными, жареными, печеными, превращают их даже в рагу для постных дней, кладут в суп и паштеты».

И вот несколько рецептов с устрицами.

Рубленое из устерсов

Довольное число устерсов с сладким телячьим мясом, с коровьим маслом, опенками, шампиньонами, или сморчками, несколько мушкатных орехов, и желтков яичных, изрубишь, поставишь до употребления в холодное место.

Рагу с устерсами.

Выложи из раковин устерсы с натуральною своею водою в кострюлю, приложи к тому пять, или шесть ложек воды, и вари устерсы; после выложи оныя на сито, чтоб вода с оных стекла в чистое судно и потом устерсы положи в кострюлю вместе с тертым хлебом, масла коровьего величиною с гусиное яйцо, четвертую долю мушкатнаго ореха, осьмую долю штофа рейнвейну, на оное влей воду, которая с устерсов стекла, и вари все вместе, мешая хорошенько. При отпуске можно приправить, положа в оное 4 рубленые сардели, и свежего лимонного соку по пропорции. Можно оным и другие разные кушанья приправлять, а вместо тертого хлеба кладется иногда в кушанье и сыр пармезан.

Куры с устерсамиш

Изрезав кур в кусочки, по произволению отварить в воде; потом, растопи коровьего масла, и положа в оное муки, изрезанную в кусочки курицу, приложа луку и лаврового листу, жарить в оном; наконец прилив мясного отвару варить и вдоволь; а когда поспевать будет, вложить устерсов, лимонного соку и несколько коровьего масла.

Каплун с устерсами

Приготовля каплуна по обыкновению, смешать пол-фунта масла коровьего с несколькими пригоршнями тертого хлеба приложа несколько мушкатнаго цвету и лимонной корки, устерсов, начинишь каплуна и зажарить на вертеле, или в полуфунте масла в кострюле, покрыв, утушить спело; потом приправать соусом, деланным с устерсами, также и без оного в собственном своем отваре, и на стол отпускать можно.

Веселое мотовство и кутежи с друзьями. Роман с коварной женщиной, шпионкой и авантюристкой Каролиной Собаньской. Еще роман с красавицей-итальянкой женой купца Амалией Ризнич. Наконец, роман с самой графиней Воронцовой и изысканное наслаждение наставить рога собственному начальнику… И великолепные, искрометные стихи, которые, как будто, ничего не стоили их автору. Кажется, Пушкин был рожден для Одессы, для такой лихой и отчаянной жизни.

На самом деле жизнь Пушкина в Одессе вовсе не такая беззаботная. Жалования (700 руб. в год) не хватало, а как вам уже известно, Сергей Львович не из тех людей, что легко расставались с деньгами. Александр писал брату: «Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному[76] я не обучался; в учителя не могу идти; хоть я знаю закон Божий и 4 первые правила – но служу и не по своей воле – ив отставку идти невозможно… Все и все меня обманывают – на кого же, кажется, надеяться, если не на ближних и родных. На хлебах у Воронцова я не стану жить – не хочу и полно – крайность может довести до крайности – мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию, хоть письма его очень любезны. Это напоминает мне Петербург – когда, больной, в осеннюю грязь или в трескучие морозы я брал извозчика от Аничкова моста, он вечно бранился за 80 коп. (которых верно б ни ты, ни я не пожалели для слуги)».

Позже, в одном из черновиков десятой главы «Онегина» появятся такие строки:

Я жил поэтом

Без дров зимой, без дрожек летом.

Просить денег у отца – унизительно. Самый простой и очевидный способ достать денег – это зарабатывать тем, что у него так хорошо получалось – стихами и поэмами. Но и на этом пути поджидали неожиданные препятствия.

Еще из Кишинева Александр Сергеевич писал Вяземскому, жалуясь на цензуру: «Аристократические предубеждения пристали тебе, но не мне – на конченную свою поэму я смотрю, как сапожник на пару своих сапог: продаю с барышом. Цеховой старшина находит мои ботфорты не по форме, обрезывает, портит товар; я в накладе; иду жаловаться частному приставу; все это в порядке вещей».

Теперь Пушкин торопил Вяземского, который печатал в столице «Бахчисарайский фонтан», просил скорее прислать денег: «Одно меня затрудняет, ты продал все издание за 3000 руб., а сколько ж стоило тебе его напечатать? Ты все-таки даришь меня, бессовестный! Ради Христа, вычти из остальных денег, что тебе следует, да пришли их сюда. Расти им не за чем. А у меня им не залежаться, хоть я право не мот. Уплачу старые долги и засяду за новую поэму. Благо я не принадлежу к нашим писателям 18-го века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного