Обри заковылял к двери, но остановился и обернулся:

— Я не сержусь. Полагаю, ты знаешь, что делаешь. Просто я надеялся, что вы поладите между собой. Мне правится Джеспер. — Он открыл дверь и вышел, как показалось Венеции, выбросив ее из головы.

Спустя три дня Венеция проснулась после беспокойной ночи от звуков скрипучего голоса, монотонно призывающего жителей домов на Кэвендиш-сквер купить отличный серебряный порошок для кухни. Миссис Хендред, отведя племяннице лучшую свободную спальню, выходящую окнами на площадь, сказала ей, что здесь куда спокойнее, чем в комнатах с окнами на улицу. Конечно, в спальне и вправду было тише, чем в комнате в Ньюарке, где Венеция провела прошлую ночь, но для того, кто привык к сельской тишине, площадь больше напоминала ад кромешный, чем спокойное место для объявлений жилищных агентов. Казалось, будто в Лондоне вообще никто не ложится спать, и, если Венеции удавалось задремать, она вскоре просыпалась от голоса ночного сторожа, объявляющего время и погоду. Венеции оставалось надеяться, что раз уши лондонцев привыкли к непрекращающемуся шуму, то и она со временем перестанет его замечать. Будучи хорошо воспитанной девушкой, Венеция вскоре заверила тетю, что превосходно провела ночь и полностью отдохнула после путешествия.

Но тяжелые веки опровергали ее слова. Венеция вообще мало спала последние три ночи, и, так как она не привыкла к путешествиям, почти двухсотмильная поездка полностью истощила ее силы, и теперь, лежа в кровати, она не верила, что тряска по бесконечным почтовым дорогам наконец позади.

Венеции казалось, что путешествие, о котором она давно мечтала, запечатлеется в ее памяти, как ночной кошмар. Сначала были суматошные сборы, устройство домашних дел, бесконечные счета, ключи, памятные записки, письмо для леди Денни. Хуже всего было прощание — няня, миссис Гернард и Риббл плакали, и их пришлось утешать — при этом мистер Хендред стоял рядом с часами в руке, — а когда наступил момент расставания с Обри, Венеция только прижала его к себе, будучи не в силах ни говорить, ни смотреть на него, так как слезы застилали ей глаза.

У нее не было времени для размышлений, пока она не покинула Йорк, где провела час с мистером Митчеттом, подписывая многочисленные документы и отвечая на вопросы. Но когда Йорк остался позади, мистер Хендред, приготовившись к неминуемому возобновлению нервного тика, обернул голову шарфом и откинулся назад в углу кареты, закрыв глаза и предоставив племяннице возможность подумать о происходящем с ней. Мысли были невеселыми и целиком поглощали внимание, поэтому вместо того, чтобы созерцать незнакомые сельские пейзажи, Венеция видела перед собой только покачивающиеся фигуры кучеров и проявляла лишь слабый интерес к историческим местам, которые они проезжали. Первый этап пути был вынужденно кратким, и им оставалось покрыть еще сто двадцать миль. Венеция согласилась с решением дяди останавливаться только на одну ночь, но, когда карета наконец прибыла на Кэвендиш-сквер, она так устала, что едва могла отвечать на заботливые вопросы тети краткими вежливыми фразами и заставить себя съесть несколько кусочков изысканного ужина. Миссис Хендред с необычайной теплотой и радушием встретила племянницу, которую не видела семь лет. Она не переставала хлопотать над ней, сама проводила ее в спальню и не выходила оттуда, пока не уложила собственноручно Венецию в постель, не поцеловала ее и не шепнула ей на ухо обещание многочисленных развлечений.

Миссис Хендред была очень хорошенькой женщиной и обладала неистощимым запасом дружелюбия. Ее главной целью в жизни было: остаться на переднем краю моды и обеспечить удачные браки пяти дочерям в течение краткого промежутка времени, когда их должны были впервые вывести в свет одну за другой. В этом году она устроила отличную партию для Луизы и надеялась будущей весной сделать то же самое для Терезы, если лечение у дантиста, которому та сейчас подвергалась, не приведет к потере трех передних зубов и замене их фальшивыми и если ко времени ее представления в обществе удастся найти мужа для ее кузины.

Тереза была хорошенькой девушкой и должна была получить солидное приданое, но миссис Хендред не питала иллюзий. Венеции могли помешать ее двадцать пять лет, но она была не только такой красивой, что люди оборачивались на нее на улице, но и обладала куда большим очарованием, чем все девицы Хендред, вместе взятые. Конечно, задача найти для нее подходящую партию представляла некоторые трудности, о которых миссис Хендред была отлично осведомлена, но оптимизм доброй леди помогал ей надеяться, что с помощью красоты, шарма и значительного независимого состояния племянницы она сможет устроить для нее вполне респектабельный брак. Миссис Хендред сожалела, что Венеция не приняла предложения Эдуарда Ярдли, так как он был именно тем человеком, который ей нужен, и к тому же пользовался благосклонностью ее покойного отца. Несколько лет назад сэр Франсис, отклоняя в письме приглашение миссис Хендред принять у себя племянницу, сообщал, что брак Венеции практически устроен. По прибытии племянницы миссис Хендред информировала ее об этом обстоятельстве, но была испугана и шокирована, услышав, что она не помышляет о браке и приехала в город с целью найти для себя и Обри дом в спокойном районе или в пригороде. Даже решение племянницы стать монахиней не привело бы ее в больший ужас. Миссис Хендред стала энергично убеждать Венецию выбросить из головы подобные намерения.

— Твой дядя не пожелает и слышать об этом! — заявила она.

Венеция, находившая тетю в высшей степени комичной, не могла не рассмеяться.

— Дорогая мэм, я бы ни за что на свете не стала вас огорчать, но вы знаете, что я уже совершеннолетняя, и не во власти дяди мне помешать!

Миссис Хендред смогла лишь вытянуть из нее полуобещание не думать ни о каких домах и компаньонках, пока она не привыкнет к городской жизни. По мнению миссис Хендред, было бы невежливым со стороны Венеции стремиться покинуть дом своей тети, едва успев прибыть туда. Этим она показала бы, как мало ее интересуют приготовленные для нее развлечения. Миссис Хендред, для которой деревенская жизнь была кошмаром, так старалась компенсировать племяннице годы, проведенные в Йоркшире, и сделать все возможное, чтобы доставить ей удовольствие, что чувство благодарности и хорошие манеры не позволяли Венеции даже намекнуть, что она жаждет только уединения и покоя. Самое меньшее, что она могла сделать, это улыбаться и пытаться выглядеть счастливой.

Значение, которое миссис Хендред придавала моде и удовольствиям, удивляло Венецию. Она полагала, что ее тетя, обладая многочисленным потомством, должна быть постоянно занята материнскими заботами, и вначале поражалась, что такая любвеобильная женщина полностью поручила дочерей няням и гувернанткам. Но потом Венеция поняла, что, несмотря на всю доброту, миссис Хендред была так же эгоистична, как ее эксцентричный брат. Хотя она выражала шумную привязанность к семье и обширному кругу друзей, ее наиболее глубокие чувства приберегались для собственной персоны. Будучи от природы ленивой, миссис Хендред не могла проводить среди детей более получаса, не утомляясь их болтовней. Даже Тереза, которой вот-вот предстояло выйти в свет, появлялась в гостиной с младшей сестрой только после обеда и при отсутствии посетителей, ибо миссис Хендред не сомневалась, что нет ничего хуже дома, где девочкам позволяют пребывать среди гостей. Что касается ее троих сыновей, то старший находился в Оксфорде, средний в Итоне, а младший — в детских комнатах.