Однако отца Стив увидел сразу.

Старик стоял в душевой кабине…

…как же так, ведь дверцы душевой были за-крыты!..

…бессильно опустив руки. Одет он был по-новому, так, как никогда в жизни не одевался, – в футболку и джинсы, и весь покрыт кровью; теперь Стив видел темные капли и на кафельном полу, словно кровь стекала с тела отца. Образ этот пугал, и Стив вздрогнул; однако сильнее страха была охватившая его глубокая печаль. Отец выглядел таким потерянным, несчастным, что хотелось ему помочь, – и в то же время хотелось, чтобы отец помог ему. Как горько, что они разлучены смертью!

Стив не мог мочиться на глазах у отца. Он прикрыл дверь. Через несколько секунд снова открыл, надеясь – нет, даже зная откуда-то, – что теперь отца там не окажется.

Так и случилось.

Шли дни.

Секретарь отдела Стива, его начальник и друг погибли при странных обстоятельствах, но им по-прежнему никто не интересовался. На работе он нервничал, хоть и успешно это скрывал, а вне работы его одолевали тяжелые мысли. Тяжелее всего было полное одиночество. Одна Шерри, быть может, поняла бы его и поддержала, – но она так ему верила, что и в страшном сне не заподозрила бы ничего подобного. Теперь он жалел, что не повел с ней дело начистоту гораздо раньше, что не рассказал все с самого начала. А теперь уже поздно. С каждым убийством по отдельности она, пожалуй, еще могла бы смириться. Поняла бы, почему он заставил замолчать Лаймена Фишера, возможно, даже одобрила бы убийство Джины. Пожалуй, не стала бы возражать и против смерти Уилла – он ей никогда не нравился. Но как выложить все это разом? Подбери самые мягкие и обтекаемые выражения – все равно будешь выглядеть каким-то маньяком. Да, сама она душит щенков, но люди – совсем другое дело, и этого ей никогда не принять.

Стива смущало внимание других людей, их дружелюбие, симпатия. В пятницу после работы он отправился в бар с Джейсоном и Деннисом, но говорили они только о том, какой классный парень был Уилл да как с ним было весело. «Зачем? – спрашивал себя Стив. – Они же так не думают! Явно разыгрывают спектакль, только непонятно зачем». Какой реакции от него ждут? Провоцируют, чтобы он начал спорить или обвинил их в лицемерии?

Мать, вероятно, тоже что-то подозревает. Отношение ее к сыну было враждебным, как всегда, однако Стив заметил некоторые тонкие изменения. На этой неделе он дважды заезжал к ней – помогал прибраться в задних комнатах и вынести в гараж мебель, которую она хотела продать перед тем, как переезжать; несколько раз они поспорили из-за мелочей, но в целом у Стива возникло ощущение, что мать чуть ли не боится его.

Как будто знает, что он сделал.

А знает ли она, что делал отец?

На этот вопрос Стив по-прежнему не мог ответить.

По дороге от матери домой, стоя в пробке на шоссе Санта-Ана неподалеку от Диснейленда, он вдруг спросил себя, оставил ли отец завещание.

Мать ничего об этом не говорила; да если отец и писал завещание, скорее всего, все завещал ей. И все же Стиву было любопытно. С матери станется, думал он, наложить руку на отцовское имущество, даже на то, что по закону ей не принадлежит.

А написала ли завещание мать?

Впрочем, какая разница… Насколько ему известно, он – ее единственный живой родственник. Все автоматически отойдет ему.

Интересно, как умрет мать. Сколько ей лет, он точно не знал. Шестьдесят пять? Шестьдесят восемь? Семьдесят? Где-то около того. Отец ее умер рано, а вот мать дожила до девяноста. Так что, похоже, еще не скоро Стив избавится от матери. Скорее всего, скончается она во сне в глубокой старости.

Если, конечно, ее не настигнет какой-нибудь несчастный случай… Мало ли какой. Можно поскользнуться в ванной и свернуть себе шею. Споткнуться о порог и разбить голову. Забыть о включенной конфорке и устроить пожар. Погибнуть в автокатастрофе. Переехать на новую квартиру и там подавиться бутербродом… Или стать жертвой преступления. Допустим, в дом вломится грабитель. Или ее случайно застрелят на улице в бандитской перестрелке… Или явится какой-нибудь псих, изнасилует ее и убьет…

Мало ли что может случиться!

Пробка начала рассасываться; Стив утер пот со лба и двинулся вперед. Случись матери стать жертвой преступления, первым подозреваемым будет он. Так всегда: в первую очередь подозревают членов семьи. Сперва мужей, потом сыновей. Полиция начнет копаться в его жизни. Лаймен, может, и не всплывет, а вот Джина, Маккол и Уилл всплывут обязательно.

Вот почему страшно, когда все так близко. Отец действовал иначе – убивал в разных штатах, в разных городах…

Приехав домой, Стив понял, что не может сидеть дома. Он предупредил Шерри, что весь день проведет у матери, так что она договорилась сверхурочно поработать в библиотеке, чтобы получить отгул. Теперь он пошел к ней в библиотеку. Выяснилось, что Шерри занята; тогда Стив взял пару CD-дисков, вставил в проигрыватель, надел наушники и слушал, пока Шерри не подошла к нему и не сказала, что библиотека закрывается. На двух машинах они доехали до ее квартиры, вместе приняли душ, занялись любовью, потом на его машине поехали в «Остров моды» и гуляли там, глазея на витрины, до закрытия. Вернулись к Шерри. Она снова захотела секса, но у него не встал, они поссорились и надутые легли спать.

В эту ночь Стиву снились родители: совсем молодые, с маленьким сыном, и все у них было совсем, совсем иначе.

Проснулся он в слезах. Шерри сидела рядом, гладила его по голове и утирала слезы со щек.

– Ш-ш-ш, – приговаривала она, – ш-ш-ш, все хорошо!

Ей нравилось его утешать. И Стив расслабился, благодарный. «Какая же она хорошая!» – думал он.

Что бы ни ждало их в будущем – никогда он ее не обидит.

Никогда не причинит ей боли.

Никогда.

Он терпеть не мог быть «культовым писателем». Просто был собой: писал о том, что его занимало, и так, как ему нравилось. К несчастью, его писательская манера находила отклик у довольно узкой категории читателей – и именно у той, что была ему глубоко и искренне неприятна. У псевдоинтеллектуалов. Позеров. Бледных девиц с вампирическим макияжем и их лохматых кавалеров. У тех, что клянутся в верности Керуаку, Гинзбергу и Жене, слушают только «альтернативу», а книги покупают скорее для того, чтобы красиво расставлять их на полках.

Печально. Хотел бы он стать Филипом Ротом! Черт, да что там Ротом, хотя бы Томом Клэнси!.. Но был собой – и регулярно объезжал колледжи и университеты, отвечал на вопросы серьезных молодых людей о деконструкции и экзистенциализме и украшал форзацы своих новых книг размашистым нечитаемым автографом.

Да, свою «культовость» он от души ненавидел – и с фаталистической покорностью признавал, что обречен навеки оставаться в этом литературном гетто.

Должно быть, поэтому первое его убийство прошло так гладко.