– Ничего не могу сказать на сей счет. Кроме того, что для безрадостного одиночества вы не вышли возрастом. Но с лилией вы перегнули, как, впрочем, и с розой. Я бы сравнил скорее со сколопендрой, природой предназначенной отравлять людям жизнь… Ну-ну, только не за горло. Пусть будет лилия, – покорно согласился Арсений.

Тягостная ситуация с навигатором Таной разрешалась как бы сама собой. Соперник был сейчас очень кстати. Можно сбежать, не являя себя трусом. В честном единоборстве проиграл и покинул поле боя. Только бедному потомку идальго невдомек, что сражаться он собрался с ветряной мельницей. Но пусть, может, на Тану это как раз произведет впечатление. А то еще немного, и Арсений влюбился всерьез. Что вышло бы пострашнее, чем невозвращение «Пересмешника». Тут уж не мурашки, ледяные демоны поползли бы по его шкуре и одолели.

– Послушайте, сеньор Рамон, – умышленно перевел стрелки на иное Арсений. Разговор о Тане продолжать не хотелось, да и небезопасно. – Я вот о чем хотел вас спросить. Как лично вы думаете, Вселенная бесконечна? В пространственном смысле, естественно.

– Что? Какая Вселенная? – не понял и изумился астрофизик, настроивший себя уже на дальнейшее выяснение отношений и ни зги не видевший за своей сеньорой Монтаной. – А при чем здесь…

– Не хотите отвечать сейчас, не надо. Я вас понимаю и не настаиваю. Зайду в следующий раз, – предложил Арсений и поднялся было со своего места.

– Отчего же в следующий? – остановил его Эстремадура. Ему, видно, совсем не улыбалось оставаться в спальной каюте в одиночестве. – Но можно ли поконкретней?

– Можно. Скажите мне, какие взгляды имеет или некогда имела астрономическая наука относительно мироздания? Только прошу вас опустить период кита и черепахи и еще Атланта, поддерживающего небесный свод, – Арсений снова откинулся в кресле, ожидая.

– Между прочим, Атлант – тоже важно. Он символизирует возможный конец света и обратное слияние неба и земли. Но вы, само собой, не о легендах спрашиваете, – Эстремадура потянулся вновь к заветному термосу, вылил в себя последние капли. (То-то порадуется пан Збигнев, придя с дежурства!) – Вообще, систем, объясняющих устройство Вселенной, было множество. Однако решающую роль в научном познании сыграли главным образом три. Во-первых, система Аристотеля–Птолемея. Ну, вам, наверное, известно. Мир конечен, в центре его Земля, вокруг семь планет, в их числе Солнце и Луна. Это если коротко. Плюс девять прозрачных хрустальных сфер, которые вращают небеса. Сферы планет и звезд, и вечный перводвигатель. Красиво, ничего не скажешь. Главное – по наблюдениям тех лет зрительно верно. Аристотель ведь был эмпирик и практик, чтобы о нем ни врали впоследствии.

– И вправду красиво. Жаль только, не подтвердилось, – для проформы сказал доктор, чтобы доказать свою действительную заинтересованность в разговоре.

– Так вот. Во-вторых, по порядку, а не по значению. Революционная система Коперника–Кеплера. Все то же самое, с единственным существенным отличием – в центре не Земля, а звезда Солнце. Но помните, преподобный Николай из Торуни был дитя своего времени, к тому же неоплатонических воззрений. И оттого девять небес не отменил, его мир также был конечен – до кристальной сферы неподвижных звезд, с той разницей, что за ней уже находились Господь и престолы ангелов. Да, – Эстремадура удовлетворенно кивнул сам себе и продолжил: – Наконец, принятая на сегодняшний день система Мелисса–Бруно. Последний тот, который Джордано. Вселенная тотально бесконечна, обитаемых миров неисчислимое множество, плюс она в сумме своей неподвижна, ибо вне ее нет ничего, неизменна, ибо включает в себя все возможное, и вечна в своем существовании, ибо она и есть Бог. В пантеистическом плане, разумеется.

– То есть, я так понимаю, наш поиск внеземных разумов не абсолютно безнадежен? – задал самый главный вопрос Арсений.

– А черт его знает, – честно признался Эстремадура и перекрестился на нехорошем слове, поминающем силу нечистую. – Это если система Мелисса–Бруно действительно верна. Но экспериментально сие непроверяемо, к сожалению. Хотя, кто ведает! Возможности научного познания тоже безграничны.

– Наука умеет много гитик, – тихо произнес на русском Мадянов. – И все они относительны.

– Простите, что? Я не расслышал? – переспросил его Эстремадура.

– Это я так. А впрочем, кажется, пора идти на ужин. Вы отправитесь сами? Или могу принести вам в каюту. Меня не затруднит, – предложил Арсений.

– Еще чего! Сам дойду. И помните, что я вам сказал. Без боя сдаваться я не намерен. Как потомок идальго, – сеньор Рамон решительно поднялся с кровати.

Арсению оставалось лишь откланяться. Но и в экспресс-столовую он не пошел. Такая вдруг навалилась на него усталость. «Лучше посплю немного, холера с ним, с этим режимным расписанием», – подумал он про себя. Тем более в четыре утра на вахту заступал Командор Хансен, и, следовательно, по новому статусу доктору Мадянову надлежало явиться с докладом. Наряд вне очереди, иначе и не скажешь.

Придя к себе в комнату, он залез на верхнюю, законную по праву лежанку и, не обращая внимания на любопытствующего Гента, сразу погрузился в сон.

Увольнительной из казармы премируются только образцовые тумбочки.

Шестнадцатая солдатская мудрость

Кают-компания сияла ярко-розовыми и фиалковыми огнями. Дикая гамма, но Кэти утверждала, что именно так и нужно. Арсений и комиссар Цугундер не стали спорить, разве доктор Го мягко посоветовал добавить хотя бы золотистого оттенка, и тут же предложение его было отвергнуто с негодованием. Свадьба все же не «золотая», и вообще в данном случае лучше всего подошел бы традиционный белый цвет, жаль, но Тана решительно сказала «нет» всему белому. А теперь гости, приглашенные на торжество (поголовно население «Пересмешника», вахтенный срок сокращен на время праздника до пятидесяти минут, чтобы каждый из экипажа смог поучаствовать без ущерба для службы), попадали будто бы во владения тронувшегося умом эротомана и старательно привыкали к безвкусной стенной росписи. Но сегодня ерничать и комментировать не полагалось.

А сколько ушло дней на обустройство праздника? И не спрашивайте. По существу, Арсений, комиссар и доктор Го сделали всю работу. Кэти только указывала. Иногда совался с посторонними советами Гент, но скоро его выдворяли прочь после очередного неудачного предложения. Так, второй пилот притащил и водрузил посреди зала однажды на свой страх и риск голографическое клише, изображавшее голую пышнотелую бабенку развратного вида, вытянувшуюся в полный рост и соблазнительно изогнувшую спину на фоне водопада. Утверждал, что это лесная нимфа и к ней еще необходим голый же Амур. Никакого Амура дожидаться не стали, безобразие распылили, Антоний обиделся страшно. Комиссар Цугундер сотворил на месте нимфы небольшой фонтан в стиле позднего барокко, ничего себе, даже шум и запахи льющейся воды вышли как настоящие. А главное, по периметру магистр Го Цянь развесил почти настоящие китайские фонарики, разумеется, не бумажные, гипергласовой отливки, но очень красивые. Китайский философ провозился с ними не меньше недели, вышли бы на загляденье, кабы не мерзкий розовый цвет, навязанный мастеру неугомонной Кэти.