Король Яков пожаловал к сэру Генри уже после того, как удар колокола оповестил, что ворота Тауэра надежно заперты на ночь. Снаружи донесся грохот цепей, чьи-то приглушенные голоса, топот многочисленных ног. Спустя какое-то время в комнату к Грэшему без какого-либо предупреждения вошел король. Сэр Генри отметил про себя, что Яков даже не постучался.

Одежда на короле была грязной, даже грязнее обычного. Правда, драгоценных камней, нашитых на его камзол, с лихвой хватило бы на то, чтобы кормить в течение месяца целый город. Однако в глаза бросалось другое — следы слез на щеках.

Король опустился на стул Джейн. Грэшем всю свою жизнь приучал себя к тому, что ни при каких обстоятельствах нельзя показывать своего удивления. Дай он сейчас волю своим чувствам, как рот его, наверное, раскрылся бы до самого пола, а брови — в этом он мог поклясться — переместились бы так высоко вверх, что слились бы с шевелюрой.

— Вина! — взревел король Англии и Шотландии, обращаясь к кому-то за дверью.

За этим коротким словом последовал быстрый топот, и вскоре, втянув голову в плечи, с деревянным подносом в руках, на котором стояли сразу пять бутылок, в комнату испуганно вошел лакей. Надо сказать, что вино подали не просто дорогое, а то, что ценилось едва ли не на вес золота. Не случайно же к такому вину принесли два золотых кубка великолепной тонкой работы.

— Открыть! — рявкнул король. — Нет, не для обоих! Вот эту бутылку, — и он указал на высокий сосуд темного стекла, — для меня. Другую, вот ту, для сэра Генри. И только для него. — Отдав распоряжения, король повернулся к Грэшему: — In vino Veritas, сэр Генри Грэшем. Вы пьете вот из этой бутылки, и как можно быстрее. А когда выпьете всю, мы с вами поговорим. Как мужчина с мужчиной. Как пьяный с пьяным. Как захмелевший с захмелевшим.

После этих слов из глаз короля полились слезы. Сначала они выступили подобно огромным каплям воды, после чего, не выдержав собственного веса, скатились по щекам. Казалось, это выпитая королем раньше жидкость, приняв форму слез, ищет себе выход из его тела.

Так началась самая странная попойка за всю историю Англии и Шотландии: глубокая ночь, лондонский Тауэр, а собутыльники — король и его пленник.

Грэшем взял предложенную бутылку, налил себе полный кубок и поднес к губам. Вино было рейнское — крепкое, ароматное, пьянящее. Он осушил его одним глотком. Король посмотрел на него, одобрительно кивнул и жестом дал понять: «Продолжайте в том же духе, сэр Генри».

В считанные минуты Грэшем до дна осушил бутылку из королевских винных погребов.

Раньше, невзирая на количество выпитого, ему всегда удавалось сохранять ясную голову. Удастся ли это сегодня? Волнение, неожиданность, да что там — невероятность происходящего уже начали сказываться.

— А теперь сделаем небольшой перерыв, — произнес король, потягивая вино из своего кубка и продолжая лить слезы. Он явно задался целью хорошенько напоить Грэшема, прежде чем перейти к разговору. И это при том, что сам монарх был уже порядком пьян. — Эй, ты! — рявкнул он на слугу. — Подай вон ту бутылку! Да поживее. Открой ее для моего гостя. А ты, сэр Генри, пей. Не обязательно всю бутылку одним разом. Можешь потихоньку, главное, чтобы вино в ней убывало.

Яков и его старший сын не всегда находили общий язык, напомнил себе Грэшем. Принц Генри был учтив, благовоспитан и осмотрителен в денежных делах. Молодой человек, лишь недавно получивший титул принца Уэльского, он не скрывал своих разногласий с отцом по поводу того, как нужно жить. По всей видимости, именно по этой причине королева Анна предпочитала ему другого своего сына, принца Карла.

Тем временем соревнование, кто кого перепьет, продолжалось. Яков не просто предложил Грэшему осушить целую бутылку — приказал. Сначала для того, чтобы утолить жажду, потом — чтобы вино ударило в голову. А затем — чтобы целиком и полностью оказаться во власти алкоголя. И тогда, как говорится, море по колено, стоит только захотеть. Лишь позднее на смену возбуждению придет усталость, а вслед за ней — тяжелый, беспробудный сон. Не сон даже, а обморок. А наутро расплата: тошнота, ломота в теле, и так еще несколько дней. Грэшем прекрасно знал, чем обернется для него эта попойка. Яков полагал, что он первый, кому пришло в голову развязать собеседнику язык, напоив его. Иначе, зачем король пожаловал сюда? Еще римские шпионы пользовались этим приемом. Римские, а потом уже шпионы короля Якова I Английского. Они научились противостоять опьянению, изображая из себя пьяных. Нет, конечно, полностью противостоять влиянию алкоголя почти невозможно, однако, если постараться оставить часть сознания, как говорится, «на часах», не так-то просто вытянуть правду даже у пьяного.

— Как, по-твоему, — обратился к нему заплетающимся языком Яков, — они нарочно убили принца Генри?

Выпитая бутылка уже начинала оказывать на него действие.

Грэшем тоже был уже хорош. Комната медленно вращалась вокруг него. Язык плохо слушался, слова отказывались складываться в предложения. Казалось, в его сознании открылась черная бездна, наполненная до краев ужасом, и выпитое вино было здесь ни при чем. «Неужели, — подумал сэр Генри, — поиски пропавших бумаг — лишь отвлекающий ход? Попытка сбить меня со следа? А вдруг за всем этим кроется желание выставить меня, лучшего сыщика Англии, участником заговора против наследника трона?»

Как там в свое время выразился Сесил? Нет оправданий тому, кто хочет заменить одного короля другим, какие бы надежды ни подавал наследник? Неужели Сесил, даже будучи в могиле, провернул блестящий ход, устранив законную альтернативу королю Якову I? Лорд Солсбери уже и раньше пытался помешать Грэшему, пытался направить его по ложному пути, лишь бы только держать его как можно дальше от истины.

Король ждал ответа сэра Генри. Грэшем начал с того, что постарался привести сознание в рабочее состояние. Для начала он прочистил горло, выдохнул винные пары, однако торопиться не стал. Необходимо произвести впечатление человека, уже порядком выпившего. Это знак его честности по отношению к королю.

— Ваше величество, — начал он довольно невнятно, — это… это просто ужасно.

В глазах его стояли слезы. Он представил себе собственных детей, Уолтера и Анну, — не без помощи винных паров, разумеется, и произнес:

— Но я… я… допускаю, что это возможно.

Король вскрикнул. Подобный крик Грэшем слышал из его уст впервые. Дикий вопль человека, которому в открытый мозг вонзили раскаленный добела нож. И этот нож — стыд и раскаяние. Но ведь ничто не помешало Якову, с его обостренным страхом смерти и всего, что с ней связано, бежать в загородную резиденцию, лишь бы только не находиться у смертного одра старшего сына. Королева Анна заперлась в так называемом Датском доме. Интересно, сколь велика была его любовь к сыну?

— Но, сир, — продолжал тем временем Грэшем, — в нашей профессии мы быстро усваиваем одну истину. Если что-то возможно, это еще не значит, будто так оно и есть на самом деле. Я лишь хочу сказать, что на жизнь королевского сына вполне могли покушаться — и там, в Шотландии, и здесь, в Англии. Вот только зачем? Видит Бог, человеческая жизнь ценится дешево! Ведь семь из десяти младенцев не доживают и до года, но даже если ребенку повезет выжить и стать взрослым, кто поручится, что его не унесет чума, или, если это женщина, что она не умрет при родах. Да что там! Есть десятки других болезней, которые регулярно собирают свою скорбную жатву.