Получилось двадцать три машины – те, что проехали по Советской одновременно и в среду, и в пятницу вечером. Наверное, большинство перевозило клерков, кто честно ездит из Листвянки на работу в Москву, а вечерами возвращается к своим семьям.

– Но я не все вечерние машинки видел, – честно предупредил юноша. – Меня папка сначала ужинать позвал, а потом спать погнал.

– Хорошо, Павел. Все равно ты молодец, и я очень признателен тебе. Может быть, благодаря твоей помощи я смогу найти свою сестру.

Он не стал говорить, чтоб не расстраивать больного, что «сестра» его уже убита и теперь он пытается выйти на след преступников… И все пока так зыбко… И совершенно не факт, что Аллу увезли на машине… А потом – на том же автомобиле похитили мальчика Бури… И что вообще в среду и в пятницу использовали одну и ту же машину… И обсолютно неясно, при чем здесь может быть это авто с номером ЕКХ…

– А чай-то, чай! – вдруг воскликнул воодушевившийся папаша. Бросился к буржуйке, где уже клокотала и плевалась вода в кружках.

– Щас мы и вам кружечку найдем, – ласково обратился он к полковнику, – кипяточком поделимся…

– Нет-нет, спасибо, вы пейте, а я только что из-за стола…

– Прошу вас, Валерий, садитесь за стол, вы нас очень обяжете… Вот у нас тут и вареньице есть, клубничное, нам тетя Ниночка, дай бог ей здоровья, подарила…

На стол были водружены две кружки с чаем и банка варенья с одной алюминиевой столовой ложкой.

Что случилось с этими людьми? Почему они живут в заброшенном доме? Где их жена и мать?

Эти вопросы вертелись у полковника на языке – но он предчувствовал: заведет он разговор о личном, и беседа не кончится до утра, и будет в ней много горя – а самое главное, что, кроме личного сочувствия, ничем, абсолютно ничем он не сможет помочь им…

Довольный Павлик залез столовой ложкой в варенье.

– Ты чай-то пока не пей, – заботливо упредил его папаша, – горячий, губки обожжешь…

А Ходасевич спросил сумасшедшего гения:

– А скажи, Павлик, может, ты на какую-нибудь автомашину – на какой-нибудь номер! – внимание обратил, когда эта тачка не ехала по Советской или по Чапаева, а стояла? Кого-нибудь ждала? И кто-то в нее потом садился?..

– А в какой день? – деловито переспросил Павлик, облизывая ложку.

– В среду. И в пятницу. То есть, извини, три дня назад. И – пять.

А потом Валерий Петрович вспомнил человека, якобы похожего на Ивана Ивановича, которого Алла с Любочкой заметили на Советской во вторник, и поправился:

– Нет, за все последнее время. От семи до одного дня назад.

– А вам вечерние номера нужны или утренние?

– Вечерние. Но и дневные, на всякий случай, тоже.

– Но я же вижу только очень маленькую часть Советской. И Чапаева один кусочек тоже. И то – когда дома бываю.

– Я знаю. Но все-таки, может, ты видел стоящие машины? Если видел, ты мне очень поможешь…

– А вам нужна машина, которая просто стояла или из которой люди выходили? Или в которую садился кто-то?

– Любая. В смысле все они нужны: и просто стоящие, и те, куда садились, и те, откуда выходили.

Мальчик задумался. Потом вдруг сказал:

– Три дня назад.

«В пятницу, – уточнил про себя Ходасевич, – в тот день, когда исчез Бури».

– Машина стояла. Потом к ней два человека подошли. Один – большой, другой – маленький.

– Маленький – в смысле ребенок? – сдерживая нетерпение, спросил полковник.

– Наверно. Роста маленького. Они в машину оба сели, и она уехала.

– А мальчик сам в машину сел?

– Я не понял?

– Ну, может, его тащил кто-то? Заставлял? А он упирался?

– Нет, он сел сам. И машина поехала.

– А номер, номер-то какой был?

Бомжик проговорил без запинки:

– «Эр – триста семьдесят пять – «вэ» –«у» – сто семьдесят семь».

– Ох, ну ты молодец! – не сдержал искренней похвалы (и радости) Ходасевич. – Скажи, а какой марки был автомобиль?

– Этого я не понимаю.

– А какого цвета?

Воцарилась пауза, а потом больной юноша растерянно сказал:

– Я не запомнил.

– А какого типа был автомобиль?

– Я не понял?

– Ну, это была легковая машина? Или грузовая? Или как маленький автобусик?

– Этого я не понимаю, – огорченно ответил бомжик.

– Хорошо, ладно, все равно, ты мне очень, очень помог, что запомнил и сказал номер.

Лицо молодого человека озарила счастливая улыбка.

– Можешь уже пить чай, Павлик, – тихонечко подсказал ему отец. – Остыл.

– А машина с этим номером, – продолжал опрос бесценного свидетеля полковник, – тебе попадалась на глаза раньше?

– Я же вам уже говорил! – с удивлением от неразумности взрослого воскликнул юноша.

– Извини, – кротко молвил Ходасевич, – я не могу запоминать цифры так же хорошо, как ты.

– Я видел эту машину пять дней назад, – сказал бомжик.

«То есть в среду, когда была похищена и убита Алла», – перевел его слова полковник.

– И еще – шесть дней назад.

«Значит, она тут была и во вторник – когда Алла вместе с Любочкой видели странных людей… Отлично!.. Его мне и вправду Бог послал, этого несчастного парня!..»

А вслух Валерий Петрович сказал:

– Очень хорошо. Ты мне очень, очень помог, Павлуша. Я думаю, что благодаря твоим показаниям милиция даже сможет раскрыть преступление и отыскать мою сестру. Спасибо тебе.

Бомжик благодарно разулыбался.

Ходасевич встал.

– Не буду мешать вашей трапезе. Приятного аппетита. Еще раз спасибо.

Старший бомж тоже поднялся.

– Не провожайте меня. Я сам найду дорогу.

Валерий Петрович поклонился, словно на светском рауте.

Осторожно спустившись по ветхой лестнице на первый этаж – пару раз ступеньки опять трещали под его ногами, – Ходасевич зажег фонарик. Достал из кармана портмоне. Денег в нем оказалось негусто – семьсот пятьдесят рублей. И еще – стодолларовая бумажка. Валютной сотней он пожертвовать не мог – то был неприкосновенный запас, а мало ли что предстоит ему завтра или уже даже сегодня ночью.

Мелкие купюры он оставил себе – на электричку и на сигареты. Пятисотрублевую бумажку положил на самую нижнюю ступеньку лестницы. Сверху придавил купюру кубиком из детской азбуки, который нашел в горе ломаных вещей.