А чем он еще мог помочь двум временным обитателям сего жилища?

Ходасевич сквозь дыру в заборе вышел на улицу Чапаева, закурил и отправился к себе, то есть к Алле Михайловне, на участок.

Часы показывали половину двенадцатого. Спать уже хотелось ужасно.

Слишком многое вместил этот день. Известие о смерти Аллы; признание Любочки в соучастии в убийстве пятнадцатилетней давности… А еще утром – визит в «дом два» к полковнику Ибрагимову, разговор со Стасом и Еленой у стен морга… Плюс – знакомство со следовательшей Анжеликой, беседа с бомжами, допрос-провокация Ванечки – как он там, кстати?..

В пенсионерском бытии Ходасевича столько событий порой не случалось и за неделю, да чего уж там за неделю – за месяц! Но остается надеяться, что после нынешнего дела он, молитвами полковника Ибрагимова, снова вернется в строй…

Дома Валерий Петрович завалился на тахту перед телевизором прямо в одежде – дурная привычка, за которую уже лет тридцать его никто не ругал. Некому было ругать.

Он только ботинки снял в отличие от предыдущего раза в середине дня.

Бездумно включил телевизор. «Евроньюс» немедленно забубукал об убийстве русской журналистки Вержбицкой – притом, что все другие, российские каналы, о нем молчали, как в рот воды набрали. Почему-то сразу вспомнился анекдот времен молодости:

Чингисхан, Гитлер и Наполеон приглашены на парад седьмого ноября на трибуну Мавзолея. Чингисхан смотрит на проходящую технику и говорит мечтательно:

–Эх, были бы у меня такие танки, я завоевал бы всю Европу!

Ему вторит Гитлер:

–А если б у меня были такие ракеты, я потопил бы Англию!..

А Наполеон в это время не смотрит на парад, пролистывает газету «Правда» и вздыхает:

–Была бы у меня такая газета – мир никогда б не узнал о Ватерлоо!..

Судя по содержанию нынешних газет и ТВ, времена возвращались…

Где-то на этой мысли, под бормотание телеящика, Ходасевич уснул.

Скоро он проснулся – освеженный и легкий. Часы показывали, что дремал он не более пятнадцати минут.

И в тот момент, когда он возвращался к бодрствованию, ему вдруг показалось, что все встало на свои места.

Что он решил головоломку.

Что он понял, за что и почему убили Аллу Михайловну.

Ходасевич поднялся с постели.

Да, гипотеза выходила складная. Все объясняющая и внутренне непротиворечивая.

Все факты удобно ложились в нее, словно смальта в подогнанную по размеру основу для мозаики. Ничто не выпирало, не противоречило.

Другое дело – задание своих заказчиков, Лены и Стаса, он пока не мог выполнить. Оставалось совершенно неясным, кто конкретно убил Аллу Михайловну и как его (или их) можно отыскать.

И еще – у Ходасевича практически не было следов убийц. И почти никаких доказательств.

Только разве что номера машин, названные бомжиком Павлушей – но что они, сами по себе, доказывают?

Однако все равно: Ходасевич испытал прилив радостного возбуждения. Механически вышел на крыльцо, закурил, а потом стал задумчиво мерить шагами участок.

Всякая гипотеза нуждалась прежде всего в проверке. И сия проверка в методологии одинакова и для научных, скажем, работников, и для разведчиков, и для следователей.

Если новый факт (а пуще – новые факты ) не опровергают, а подтверждают гипотезу, тогда она имеет право на существование. Значит, ему нужны новые сведения.

* * *

Ходасевич вернулся в дом, взял мобильник и набрал номер дочери погибшей – Елены Бартеневой.

Голос у нее был не сонный, но встревоженный:

– Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, ровным счетом ничего. Просто хотел задать вам пару вопросов. Извините, что побеспокоил вас столь поздно.

– Раз надо – спрашивайте.

Валерий Петрович задал три вопроса – которые лучше было бы, конечно, не задавать по телефону.

Ох, как не надо было об этом говорить в открытом эфире!

Теперь – если вдруг кто-то слушает или телефон Елены, или мобильник Ходасевича (а может, оба их одновременно) – счет у полковника пойдет на часы.

Вопросы Елену не удивили. Она ответила на них точно, полно и исчерпывающе.

Эти новые сведения, сообщенные дочерью убитой, не противоречили версии полковника – отнюдь!

Напротив, они идеально ложились в нее.

Меняя тему, Валерий Петрович спросил:

– Скажите, а Ваня дома?

– Да! А где ж ему еще быть? – изумилась Елена.

– Дайте ему трубочку.

Через минуту полковник услышал желающий казаться солидным басок Иванушки:

– Я слушаю вас.

– Извини, Ванечка, – пробормотал Ходасевич, – что подверг тебя, – он усмехнулся, – допросу четвертой степени устрашения. Так было надо. Извини.

– Да ладно вам! – Голос юноши потеплел. – Я вас прощаю. Фигня вопрос.

– А скажи мне, Ваня: бабушка твоя была продвинутой или не продвинутой?

– Продвинутой – куда?

– Ну, что компьютер у нее имелся – я знаю. Сам его видел. А насколько она умела им пользоваться?

– Н-ну, бабушка была крута! Даже освоила программу «Адоб фотошоп». Говорила, что работать в ней – похоже на ее бывшую работу, ретушерскую. Только возможностей в сто раз больше…

– Скажи, ведь у бабушки дома имелся компьютер, который раньше принадлежал тебе?

– Ну да.

– А в нем было такое устройство – не знаю, как оно называется, – чтобы считывать и потом записывать всякие карточки, диски? И эти, как их зовут, – флешки?

– Ну да. Только подобные записи не одно устройство делает, а несколько разных. Но все они в ее компе имелись: и карт-ридер у нее был, и CDшник, и CD-резак, и ю-эс-би-порт.

– И бабушка всеми этими штуками умела пользоваться?

– Еще как! Бабуля опытный юзер была. Во всяком случае, для ее лет.

– Хм! Отлично. Спасибо. Спокойной ночи, Ваня. Извини за поздний звонок.

Полковник положил трубку и снова отправился на крыльцо на перекур. Когда надо было простимулировать мыслительный процесс, он начинал дымить в два-три раза активнее.

Живая антиреклама всемирной кампании по борьбе с курением.

Ванькины данные тоже ложились – да точнехонько! – в версию, вдруг приснившуюся Ходасевичу.

* * *

Полковник покружил по ночному участку. Луна взошла, и небосклон был усыпан звездами. Хождение помогало Ходасевичу думать. Через полчаса он понял, в общих чертах, что ему следует делать дальше.