– Чем может утешиться человек, попавший в беду?

Философ искоса глянул на мужчину, чьи синие одежды в мерцании факелов отливались пурпуром, и медленно стал отвечать:

– Умный человек утешает себя тем, что сознает неизбежность случившегося…

– …Глупец утешается мыслью, что с другими произошло то же, что и с ним! – Гудо сам того не желая рассмеялся. – Правильно я закончил? Ведь это слова греческого мудреца Платона.

– Верно, – ничуть не смутившись, ответил Философ, подливая в чашу, где был медовый напиток, пенистого вина, – Повторить мудрости древних, значить оживить их.

– А мой учитель… Из подземелья… Там далеко на севере… Говорил: «Любой человек источник мудрости, и только ленивые негодяи, не желающие черпнуть из колодца своего разума, учат других словами философов, выдавая их за собственные мудрости. Нужно всегда говорить – этот мудрец сказал, этот мудрец написал»…

Гудо пьяно качнулся и, расстегнув камзол, с трудом затолкал под него две лепешки. Он посмотрел на обнявшихся и покачивающихся от смеха воров и сам громко рассмеялся:

– Величайшее наказание ада заключается в том, что его обитатели знают, что их страдания будут длиться вечно. Точно такое же величайшее благо рая заключается в том…

Философ рассмеялся еще громче, чем его гости. В порыве смеха он и закончил начатое Гудо:

– … Что его обитатели знают, что их блаженство будет длиться вечно!

– Здорово, Философ! Ты тоже знаешь наизусть «Книгу замечательных историй», что для мук моих ученических написал Абуль-Фарадж[92]. Ох, и бит я был моим… Если не мог закончить мысль из притч этой самой книги…

Гудо более всего на свете желал прекратить свой дикий смех и вообще удалиться от глаз людских. Но у него не было ног, а в груди его сидел смешливый дьяволенок, что щекотал его изнутри гусиным пером. Палач Гудо знал, что казнить человека можно и птичьим пером, проводя ими в нужных местах, особенно по ступням и под мышками, не прерываясь долго. Веселая и очень страшная смерть. Но он не мог удержаться. Уж очень смешная плешь была на голове Философа. А его рожа…

– Мало тебя бил твой учитель, – состроил новую рожицу хозяин стола.

Гудо зашелся продолжительным смехом. Он с трудом застегнул несколько пуговиц камзола, чтобы не потерять лепешки. Затем он с усилием ударил по собственным ногам и свалился на бок. С трудом став на четвереньки, веселый гость стал уползать прочь в темноту.

Там за границей факельного света люди тьмы расступились, давая ему дорогу в неизвестность. И даже что-то говорили. То ли мудро напутствуя, то ли насмехаясь над ним. Но Гудо было все равно. Он тащил свое тело по каменному полу, не замечая камешков, что ранили кисти рук и колени. Наконец он остановился и с трудом затолкал в свой рот три пальца. Его тут же вырвало и он отправился в дальнейшее странствование на унизительных четвереньках.

Гудо еще дважды успел вырвать, хотя попыток предпринимал немало, прежде чем его ушей настиг странный шум. Затем он увидел то, что к нему приближалось, и в бессилии крепко закрыл глаза.

«О, мои дорогие девочки! Господи, покажи мне их… Скажи, суждено ли мне выжить и увидеть их наяву?.. Нужно выжить… Зачем живет человек? Господи, помоги мне перед смертью увидеть их… Сжалься…»

Джованни Санудо отчетливо слышал каждое слово. Мать и дочь говорили на своем северогерманском языке, не подозревая, с каким интересом их беседу подслушивал великий герцог. Не подслушивал, а просто находился в нескольких шагах от матерчатой стены шатра, за которой Герш трудился над их нарядами.

«Они должны привлечь внимание. Именно для этого я тащил их за собой. В моей свите все должны выглядеть достойно и богато. С привлекательного вида начинается уважение. А там…»

Джованни Санудо довольно провел рукой по своему новому шелковому камзолу в голубых и желтых тонах и поправил огромную золотую герцогскую цепь на груди.

«Нужно было сказать Гершу, чтобы не слишком… Девушки должны смотреться не вызывающе, а зовуще. Чтобы каждый остановил на них свой взгляд. А потом уже будут с интересом рассматривать их владыку».

Что будет дальше с девушками, герцог еще не решил. Он просто чувствовал, что они ему пригодятся. Может нужно будет кому-то подарить, продать или подложить в постель. Поэтому и взял этих селянок с собой. Поэтому и тратится на то, чтобы они выглядели подобающе.

«Золото, женщины, вино – вот то, что из юноши делает отчаянного мужчину, и они же из мужчины делают раба».

Кто это сказал? Ах, да! Друг Гальчини. Дорогой друг его юности мудрец Гальчини.

Джованни Санудо прикусил нижнюю губу. Что это ему вдруг вспомнился тот, кто годился в отцы, но был искреннейшим другом. Ах, да! Эти сороки говорят о странном чудовище в синих одеждах, который, без всякого сомнения, каким-то образом связан с Гальчини. Тут же герцог машинально провел рукой по низу живота и тяжело вздохнул. То, что он ежедневно должен пользоваться серебряной трубочкой, тоже связано с Гальчини.

– Наверное, Гудо улыбнулся бы, увидев вас в таких прекрасных одеждах. Может даже и рассмеялся, радуясь, что у него такие славные девочки.

– Я никогда не видела, чтобы Гудо смеялся. А улыбка его… Знаешь, мама, я так боялась его улыбки… Давно. Тогда еще в его страшном доме, в котором он нас лечил от чумы. Я помню, как боялась и его улыбки, и его лица, и его огромных рук. Теперь, я так хотела бы, чтобы он мне улыбнулся и погладил ладонью по волосам. У меня уже отросли волосы. Я ведь уже не похожа на мальчишку?

– Ты, Грета и на острове была не очень похожа на мальчишку. Только короткие волосы и грязные пятна скрывали твое милое личико. Век, пока живу, буду молиться за покойного отца Морани, который спас тебя от позора, придумав так.

– И за Гудо тоже…

– Да, да и за Гудо тоже будем молиться. За нашего спасителя и верного друга.

– Ведь мы еще встретимся. Ведь он жив? О чем я спрашиваю. Он жив. Он найдет нас.

– Да, да, милая Грета. Он обязательно найдет нас. Только нам пока не о чем беспокоиться. Мы сыты и вот какие чудесные наряды на нас. А вот Гудо… Что с ним? Где он? Кто с ним рядом – Господь или…

– Конечно же Господь, мама. И Господь приведет его к нам. Он еще должен многому меня научить. Он обещал. Он сдержит свое слово. Ведь он самый надежный и верный друг!

– Друг…

Как-то странно и очень грустно произнесла женщина. Произнесла с тяжким и продолжительным вздохом. Как будто приподнимая тяжелейший камень на душе, что прирос к этому дару божьему.

– А знаешь, Грета, эти чужие волосы на твоей голове как будто твои родные. Они так хорошо смотрятся. Особенно в этой золотой сетке. А как хороша наша Кэтрин! Просто загляденье.