«Какие еще чужые волосы? – встрепенулся герцог, – Может Герш надел на нее парик? Совсем разорить меня решил проклятый еврей».

– Выходите! – нетерпеливо воскликнул Джованни Санудо. – Нам пора идти.

«Да они и впрямь хороши, дьяволицы», – чуть усмехнулся герцог.

Женщина одета в скромный наряд, подобающий кормилице знатного младенца. Разве что это новомодное декольте, несколько углубленное и расширенное к плечам. Но это вовсе не те «адские окна» как говорили церковники, что портные некоторых грешниц опускают едва ли не к талии. Тем более что платье Герша имело вставку и шнурованный сбоку и сзади лиф. А еще под платьем была, без сомнения, нижняя рубашка со специальными кармашками, которые поддерживали большую кормящую грудь. И все же отороченная мехом полупрозрачная вставка вызвала некоторое неудовольствие герцога. Хотя… Подумав, Джованни Санудо согласился и с ней. Пусть жадные мужские взоры посмотрят туда с желанием и удовольствием. Младенец кормится сытно, как и должно быть у великого герцога наксосского.

Хорошо, что младенца с его изуродованным ухом не увидать в атласном широком одеяле с соболиной каймой.

А вот девушки загляденье.

Особенно младшая. Ну такое приятное и чисто ангельское личико. А какое оно еще должно быть у почти еще ребенка? Хотя изящный котт[93], заниженный к талии, с покатыми плечами и большим овальным вырезом проймы подчеркивал девичью хрупкость и красоту юной девушки, тяжелые и дорогие ткани, а особенно веерообразный шлейф сзади делали ее старше. Но именно этот контраст и вызывал умиление и даже восторг. Особенно притягательны были густые черные волосы девушки, тяжесть которых едва сдерживала серебряная сетка в редких, но крупных жемчугах.

Старшая из девушек казалась не так притягательна рядом с младшей. Но это лишь до того мгновения, когда первый взгляд, сменялся вторым, более внимательным. Черты лица ее нельзя было назвать правильными, но любой художник выбрал бы именно ее из сотен и сотен других, чтобы попытаться выразить на холсте странную особенность, когда отдельно рассматриваемые губы, подбородок, щеки, брови, носик, желали некоторого усовершенствования, но собранные воедино поражали гармонией и строгой красотой. Именно такие лица были у древних статуй богинь и первых красавиц античного мира. А еще глаза – удивительно огромные, добрые, в несколько прохладной синеве которых было приятно оставаться, как у озера в жаркий полдень.

«А этот парик ей к лицу, – удовлетворенно хмыкнул герцог. – Только бы не узнали…»

Конечно, париком никогда не удивишь. Носили его древние римлянки и гречанки, царицы Египта и жрицы восточных богов. Вот только сейчас парик вызывал тревогу и сомнение. Ведь им во время повальных болезней, а особенно сифилиса, от которого очень редеют волосы, пытались скрыть приобретенные уродства и травмы. Но искусно сплетенные волосы от знатока женских одеяний Герша были даже лучше природных, отливая блеском свежей соломы и сияя благородством чистого золота. К этой короне как нельзя подходило кертле[94]в красно-желтых тонах.

«Дорогой товар. Да, дорогой товар, – мелькнуло в голове Джованни Санудо, но он так и не решил, к чему это относится: к самим девушкам или к их нарядам. – Как расплачиваться? А расплачиваться придется. Герш может на смех поднять, а для моего великого плана это смертельное ранение. Неплохо было бы на моих людей одеть сюрко[95]с моим герцогским гербом, но это время и деньги. Того и другого у меня в самой малости. Да и как расплачиваться?».

Герцог с грустью посмотрел на улыбающегося из-за спин девушек Герша и кивнул ему:

– Ладно, ладно… Постарался. Вижу. Только денег…

Герш в мгновение ока оказался возле герцога:

– Деньги это да! Конечно! Но и милость великого герцога многого стоит.

– Да? – чуть удивился Джованни Санудо. Герша он знал давно, но все же чуть удивился.

– Можно деньги не сейчас. Не сегодня.

– Да и завтра не получится. И даже…

Герцог оглянулся на свою свиту. Знаменоносец, арбалетчики, мальчишка-слуга, все это очень нужные люди. А вот лекарь…

Джованни Санудо даже улыбнулся:

– А может, я тебе лекаря отдам. Ученый человек. Нужный!

Герш поморщился:

– Кого другого… Вы же знаете – мои торговые дела в основном на Востоке. А там европейских лекарей не ценят. Разве что на галеры веслом махать…

«Старого лиса не проведешь. Точно нос по ветру держит».

И тут же великий герцог вспомнил своего дорогого друга юности, великого врачевателя Гальчини. Когда это было? Да, пожалуй, лет двадцать назад. Они пили вино. Джованни Санудо с интересом слушал старшего по возрасту друга о его путешествиях по землям сарацин и о многом другом.

– …Ты думаешь, у меня есть возможность разбогатеть на Восточных землях? Нет, мой дорогой друг Джованни. Христианский лекарь никогда не сможет себя прокормить среди сарацинов. И не только потому, что он неверный. А скорее от того, что никто не пойдет просить помощи у лекаря европейца. Таких считают неучами и ангелами смерти. По большей части так оно и есть.

– Гальчини, друг мой, ты столько лет провел в святых землях, столько лет учился у лучших врачевателей Востока…

– Это так. Но… На мне печать презрения, как на всяком лекаре-христианине, изучавшего медицину в Европе. И ее не смыть. По крайней мере, при моей жизни и сотни лет после моей смерти.

– И что же это за печать?

– Печатью этой зовется «Книга назиданий». Вот она. Я купил ее за пять золотых монет. В школе врачевателей Дамаска. А составил ее Усама ибн Мункыз[96].

– Сарацин.

– Великий мудрец и великий воин. Сейчас я тебе кое-что прочту. Дело было давно, когда крестоносцы еще владели землями на святой земле. А вот оно, это место! Слушай:

«Властитель аль-Мунайтыры написал письмо моему дяде, прося прислать врача, чтобы вылечить нескольких больных его друзей. Дядя прислал к нему лекаря-христианина, которого звали Сабит. Не прошло и двадцати дней, как он вернулся обратно.