“Как ты скоро вылечил больных”, – сказали мы ему. “Они привели ко мне рыцаря, – рассказывал нам лекарь, – на ноге у которого образовался нарыв, и женщину, больную сухоткой. Я положил рыцарю маленькую припарку, и его нарыв вскрылся и стал заживать, а женщину я велел разогреть и увлажнить ее суставы. К этим больным пришел франкский[97]лекарь и сказал: “Этот мусульманин ничего не понимает в лечении. Что тебе приятнее, – спросил он рыцаря, – жить с одной ногой или умереть с обеими?” – “Я хочу жить с одной ногой”, – отвечал рыцарь.

“Приведите мне сильного рыцаря, – сказал лекарь, и принесите острый топор”. Рыцарь явился с топором, и я присутствовал при этом. Лекарь положил ногу больного на бревно и сказал рыцарю: “Ударь по его ноге топором и отруби ее одним ударом”. Рыцарь нанес удар на моих глазах, но не отрубил ноги; тогда ударил ее второй раз, мозг из костей ноги вытек, и больной тот час же умер. Тогда лекарь взглянул на женщину и сказал: “В голове этой женщины дьявол, который влюбился в нее. Обрейте ей голову”. Женщину обрили, и она снова стала есть обычную пищу франков – чеснок и горчицу. Ее сухотка усилилась, и лекарь сказал: “Дьявол вошел ей в голову”. Он схватил бритву, надрезал ей кожу на голове крестом и сорвал ее с середины головы настолько, что стали видны черепные кости. Затем он натер ей голову солью, и она тут же умерла. Я спросил их: “Нужен ли я вам еще?” И они сказали: “Нет”, и тогда я ушел, узнав об их врачевании кое-что такое, чего не знал раньше”…»

Вот такая печать, известная во всех странах Востока. Так что, мой дорогой друг Джованни, мне легче на Востоке обогатиться, предав себя искусству палача. Палач-христианин с особыми знаниями этого ремесла особо востребован!

– Палач? Да ты шутишь. Ты великий лекарь и искусный хирург!

– В Европе хирург и палач – два брата близнеца. Только палач зарабатывает солиднее, а смертных случаев в его ремесле немногим больше, чем у хирурга. У того, если больной не умрет от боли, то вскоре скончается от грязной крови. А палач он и есть палач. Тем более, что палача никто не смеет ни судить, ни казнить. А вот лекаря обвинить в колдовстве и сжечь – пара дней! Тем более того, кого разыскивает вся папская свора…

* * *

Всезнающий Герш провел герцога наксосского и его свиту правильным путем. Он был действительно более удачно выбранный, хотя пришлось обогнуть весь город за стенами, чтобы оказаться возле акрополя, возвышенности, на которой стояла бывшая византийская крепость, а теперь местопребывание ее завоевателя – короля сербов и греков Стефана Душана.

Возможно, короче, как расстояние, но никак не по времени, путь через сам город грозил долгими остановками из-за людской толчеи, множества скота, повозок, а также грязью, что непременно бы испортила одежды людей герцога, и собственно, его настроение.

Весь путь, искушенный в торговле, а значит, в политике и быту, старый еврей скороговоркой рассказывал о том, что представляет двор круля Душана и о его многочисленных гостях, съехавшихся на неудавшуюся охоту. Большинство из того, что поведал Герш, было известно герцогу наксосскому, но кое-что и ускользнуло от внимательного к таким делам Джованни Санудо. Особенно то, что произошло в последние месяцы при дворе Душана Сильного и его властвующих соседей за время путешествия герцога в Венецию.

Перегруженный новостями двора короля Душана, герцог велел помолчать старому купцу, но ни на шаг не отставать от него в крепости.

Ворота некогда грозной византийской цитадели были распахнуты. Не было смысла их держать на засове, так как через них почти безостановочно входили, выходили, въезжали и выезжали многие – от старушки с непослушной козой, до отряда молчаливых воинов, обвешанных оружием. Гостей никто не останавливал и ни о чем не спрашивал до тех пор, пока они не просились во внутренний двор главной башни.

Здесь уже все было по иному – начиная от недоверчивых взглядов огромного роста стражников, до необычных для этих мест нарядов приближенных короля.

– Сойди с коня! – сквозь зубы велел еще совсем юноша в белой византийской тунике с красной каймой, возле узких ворот из крепкого дуба, укрепленного железными полосами.

– Я великий герцог наксосский Джованни Санудо! – едва сдерживаясь, громко провозгласил владелец столь высокого титула.

– Да хоть папа римский, – пьяно икнул юноша и отошел на шаг вправо.

Отсюда ему было хорошо видна вся свита прибывшего чужестранца. Но едва скользнув по людям герцога, ненадолго задержав внимание на грозного вида каталонских рыцарях, он просто впился глазами в миловидных девушек сидящих на смирных мулах.

– Ну, – после долгой паузы напомнил о себе герцог.

– Что, ну?

– Я желал бы выразить свое почтение великому королю Стефану Душану и…

– Наш великий круль болен, – печально вздохнул юноша.

– Со мной знаменитый лекарь, который…

– Лекарь!? – громко воскликнул юноша и весело рассмеялся, – Сейчас. Жди.

Юноша в византийских одеждах кивнул головой, и стражники открыли ворота, в которые он с поспешность и нырнул.

Проводив взглядом грубияна, позволившего себе дважды прервать знатного гостя, Джованни Санудо с некоторой тревогой стал наблюдать, как на стенах внутреннего двора стало прибывать все более и более голов любопытных зрителей. Эти зрители безо всяких церемоний и довольно громко стали обсуждать… девушек герцога.

«В конце концов, к этому я и стремился. Хорошо, что девчонки не принадлежат к моему роду, а то бы пришлось отвечать этим негодяям на их соленые слова и похотливые взгляды».

Ждать пришлось недолго. Из ворот в сопровождении дерзкого юноши вышел тщательно выбритый толстяк, также в тунике и в красном плаще, изящно переброшенном через плечо.

– Сойди с коня! – строго велел толстяк. – Ты находишься у ворот двора царя сербов и греков Стефана Душана.

Джованни Санудо тяжело сполз с седла. Вслед за ним последовала вся его свита.

– Я – Матиош. Магистр официорий[98]нашего славного короля. Прошу следовать за мной. За вашими животными присмотрят. И не забудьте своего знаменитого лекаря, – с усмешкой закончил самый могущественный человек при дворе.

Так, во всяком случае, посчитал Джованни Санудо, отлично знакомый с государственным устройством и порядком при дворе Византийских императоров. Теперь, зная со слов Герша, что король Стефан настойчиво внедряет при своем дворе византийские порядки, ему будет легче и много быстрее разобраться в ситуации, услышав наградные и должностные звания придворных. Хотя это выглядело несколько и смешно.

«Уж очень самонадеян король Стефан Душан. Он уже видит себя на константинопольском престоле. Христианин желает трон христианина. Но его еще нужно завоевать и пролить множество крови. А это не театр, который он устроил в собственном доме с переодеванием и раздачей ролей комедиантам».