Неопытность русских, ухудшение качества их пехоты, недостаток артиллерии и транспортных средств не позволили советской армии развить успех, которым, несомненно, являлось уничтожение зимой 6-й немецкой армии и ряда других армий стран оси на Южном фронте. Но советская армия, бесспорно, могла гордиться первым после 1806 года захватом целой немецкой армии, также 24 генералов и примерно 108 000 офицеров разных рангов и солдат, уцелевших в Сталинградском котле к началу января 1943 года. Примерно столько же немецких солдат погибло в котле, и около 42 000 раненых было вывезено самолетами до того, как закрылся последний аэродром. Если суммировать потери итальянской, венгерской и румынских армий в районе Сталинграда, всего страны оси потеряли 19 ноября 1942 года – 2 февраля 1943 года не менее полумиллиона человек, а также технику примерно сорока пяти дивизий.

Безопасность рейха напрямую зависела от сравнительного бездействия союзников на западе. Именно оно позволило немцам в какой-то степени восполнить потери на востоке. Не приходится сомневаться и в том, что Жуков, Василевский и некоторые другие генералы Ставки заслуживали маршальских жезлов, которые они, в отличие от не менее заслуживающих высоких званий полевых командиров, получили из рук Сталина 25 января за успешную координацию сложного сталинградского контрнаступления.

После первых поражений немцев на Дону в беседе с Герингом, которая состоялась в начале декабря, Муссолини снова вернулся к вопросу заключения сепаратного мира с Россией. А 16 декабря Муссолини поручил графу Чиано предупредить Гитлера во время предстоящей встречи о том, что страны оси должны быть готовы вывести из России как можно больше войск в 1943 году, чтобы противостоять ожидаемому англо-американскому нападению на Италию. Итальянский диктатор также выразил надежду на вмешательство японцев в войну.

Гитлер, больше не ожидавший итальянских успехов где бы то ни было, встретил Чиано в своем мрачном «Волчьем логове» в Растенбурге упреками за бегство 8-й итальянской армии, которое, к несчастью для Чиано, началось двумя днями раньше на Дону. Он слегка оживился, перейдя к своей излюбленной теме рейха – спасителя Европы от большевизма, после чего заверил итальянского министра иностранных дел, что ситуация на востоке очень скоро окажется под контролем. В это же время он, очевидно, проинформировал японцев через Риббентропа, что никакие предложения о посредничестве не будут рассматриваться Германией. В ближайшем будущем фюрер будет с презрением взирать как на своих японских союзников за отсутствие эффективной помощи против России, так и на итальянских. Кроме того, он предупредит Риббентропа, что отдать Советам завоеванные территории – значит предать те принципы, которые он всю жизнь считал священными. Гитлер также выразил восхищение смелостью Сталина, сумевшего провести страну через ужасный кризис 1941–1942 годов.

Сталинград повлиял и на единственного компетентного союзника Германии против России – Финляндию, правительство которой с самого начала февраля начало искать пути выхода из войны. Выгодой для Советов стало освобождение довольного протяженного фронта от давления финнов. Красная армия начиная с весны 1943 года вывела столько войск с Финского театра, что 400 000 финнов и 170 000 немцев, находившихся на этом фронте, составили армию, численность которой почти в два раза превышала численность войск противника. Как и в крымско-кубанском секторе на юге, политический фаворитизм Гитлера к флангам вылился в крах жизненно важного центра. Гитлер продолжал выражать недоумение по поводу кажущейся бесконечности резервов Красной армии и винить в поражениях своих генералов и союзников. Но советское превосходство в людской силе и технике в Сталинграде возникло только в результате распыления самим фюрером немецких резервов по соображениям престижа и политики.

На севере Красная армия, неизменно концентрирующаяся на самых важных моментах, 18 января 1943 года открыла наземный путь в блокадный Ленинград. И зря Муссолини пытался в марте втолковать Гитлеру, что, поскольку поражение Советского Союза больше невозможно, русскую главу следует тем или иным способом закрыть. Дуче мог с тем же успехом обращаться к ветру, как и к стратегу-любителю и политическому фанатику, стоящему во главе Третьего рейха.

Другие политически мотивированные сторонники стратегического рассеивания во время сталинградской зимы обнаружили, что погоня за мелкими победами слишком часто не идет ни в какое сравнение с реализацией долгосрочных и решающих стратегических, направленных на итоговую победу планов. Уже 9 ноября, когда союзники только начали операцию в Северной Африке, Уинстон Черчилль предупредил своих осторожных начальников штабов, что русские вряд ли удовлетворятся маломасштабными десантами союзников на Средиземноморье в 1943 году, пока Гитлер крушит их всей своей мощью. Неделей позже британский премьер пожаловался, что его разработчики военных операций проявили слишком явную умеренность. Он даже не может себе представить, что скажут русские, когда это поймут. Британский посол в Москве Кларк Керр вскоре указал премьеру, что, если не последует серьезной помощи со стороны западных союзников, это может подтолкнуть русских к сепаратному миру с Германией.

Конечно, Черчилль упомянул в своих послевоенных мемуарах о своем беспокойстве по поводу возможной реакции русских на отсутствие второго фронта как о свидетельстве того, что он не был неизменным противником таких планов и никогда намеренно не обманывал Сталина относительно возможности вторжения во Францию в 1943 году. В действительности к середине сентября британские начальники штабов с удовольствием обнаружили, что премьер постепенно соглашается с их неприятием наложения новой кампании во Франции на уже начатую в Северной Африке.

Определенно Сталин не пытался облегчить положение британского премьер-министра. Он снова и снова требовал от Черчилля и Рузвельта выполнения того, что он считал данным ими обещанием высадиться в Западной Европе не позднее весны 1943 года. Черчилль даже в конце концов признался своим подозрительным начальникам штабов, что действительно обещал Сталину нечто подобное во время своего визита в Москву в августе предыдущего года.

Хотя генерал Маршалл оставался принципиальным противником расточительному «барахтанью» в Средиземном море, американские военные больше не были едиными относительно западноевропейской альтернативы в 1943 году, да и адмирал Эрнест Дж. Кинг, командовавший американским флотом, его тоже не поддерживал. Черчилль давно считал, что Кинг более склонен к Тихоокеанскому театру. Учитывая неизменную позицию Черчилля и тот факт, что Рузвельт тоже постепенно склонялся к операциям на Средиземном море, вследствие ослабления его беспокойства о России, была заложена надежная основа для триумфа стратегии ограниченной войны сэра Алана Брука на предстоящей англо-американской конференции в Касабланке. Сталин, занятый ведением сталинградского контрнаступления, постепенно обретавший уверенность в себе, не распознал опасность для своего дела в отказе посетить еще одну англо-американскую конференцию.

Фельдмаршал сэр Алан Брук, подчеркнув, что недостаток тоннажа и крупные силы немецкой армии во Франции были причинами переноса операции по вторжению на континент до 1944 года, на конференции в Касабланке, состоявшейся в январе, «протолкнул» свой план кампании против Италии, а не против рейха. Более важными, хотя и не столь часто упоминаемыми причинами такого решения были существующие обязательства союзников на Средиземноморье после «Факела»[15], неготовность армии Соединенных Штатов ни к сражениям с немцами, ни к штабным совещаниям с британцами. Кроме того, следует назвать нежелание британских вооруженных сил идти на жертвы ради России, а главное, весьма убедительный подъем Красной армии после Сталинграда. Гарри Хопкинс вполне мог сказать премьер-министру, что считает результаты конференции в Касабланке довольно-таки слабым усилием Великобритании и США в 1943 году. Но в действительности, несмотря на многочисленные заверения, данные Сталину, объединенные начальники штабов были недостаточно преданы идее тотальной войны против Германии, чтобы переубедить своих британских коллег в вопросе открытия второго фронта в 1943 году. Кроме того, возрастающая вероятность вывода Италии из войны в самом ближайшем будущем чрезвычайно нравилась государственным деятелям, всегда больше заботившимся о факторах престижа, чем о настоящих военных достижениях.