Немного смущенная, она отцепилась от него.

Но Саймон был не готов.

— Теперь ты моя жена, — порывисто прошептал он, всё еще прижимая её к себе. — Ты моя, Луиза. Моя жена. Скажи это.

— Твоя жена, — повторила Луиза, чувствуя, что эти слова больше походили на клятву, чем все слова, произнесённые ею на свадьбе. — Я — твоя.

Черты его немного смягчилось, и он зарылся лицом у неё в шее; она едва дышала под его столь крепкими объятиями.

— Никогда больше не отказывай мне в постели. Думаю, что дважды мне такого не вынести.

Луиза погладила ему волосы, дикая боль в голосе Саймона тронула ей сердце. Их слияние для него было явно больше, чем просто любовные ласки, и она раскаялась, что была так сурова прежде.

— В этом нет нужды, — прошептала она.

Помимо того, сегодняшний день заставил её осознать, какой риск она взяла на себя. Мужчина, лишённый возможности удовлетворить свои желания, вероятно, нашел бы им выход в другом месте. Особенно такой мужчина, как герцог Фоксмур, который мог иметь любую женщину, какую захочет. Луизе стало дурно от самой мысли, что он совершает нечто подобное с другой женщиной.

— С этого часа ты будешь мне настоящей женой, — произнес Саймон.

— Да.

Она колебалась, но должна была убедиться.

— До тех пор, пока ты мне настоящий муж.

Он отпрянул и с опаской взглянул на неё.

— Что ты хочешь сказать?

— Я не потерплю любовницу, Саймон. Не уверена, что даже позволю тебе посещать бордель.

Облегчение на его лице сменилось изумлением.

— Разве всего несколько дней назад ты не советовала мне поступить именно так?

Луиза с негодованием посмотрела на него.

— Теперь послушай…

— Я всего лишь дразню тебя, — произнес Саймон, легонько поцеловав её в нос. — Поверь мне, в борделе ты найдешь меня в последнюю очередь.

Он произнес это так убедительно, что она поверила.

— А любовница? У тебя её не будет?

Его изумление перешло в серьёзность.

— Нет, даже если ты прогонишь меня из своей постели навсегда?

Луиза сглотнула, не вполне уверенная, что поверила ему.

— Почему так?

В его глазах затеплился огонь, когда он поднял руку, чтобы накрыть её грудь.

— Потому что мне нравится лишь один вкус у пирога, дорогая, — Саймон поцеловал ей шею. — Твой.

Когда он нащупал пальцем её сосок, Луизу снова обдало жаром. О, она истинная дочь своей матери. И сейчас она была этому рада.

— Видишь, как легко мне угодить? — сказал он. — Дай мне пирога, и можешь делать, что хочешь. Во всяком случае, пока не забеременеешь.

Она замерла. Её тампоны! О боже, она совершенно забыла о них. Сейчас слишком поздно что-то делать, но она не должна забыть снова.

Саймон уткнулся носом ей в щеку.

— Подозреваю, что не пройдет много времени, как ты забеременеешь. Потому что, когда мужчина ест столько пирога, как я собираюсь, за этим неминуемо следуют дети.

Дрожь, охватившая Луизу, слегка унялась от мысли, что она всё еще намеревается использовать свои тампоны. Совсем недолго. Конечно, ей это было бы простительно.

«Ты должна сказать ему о тампонах». Саймон бы понял.

Разве? Никакой другой мужчина не понял бы. И Саймон, настаивая на своем, в отличие от большинства мужчин, не отступит. Нет, она еще не могла рассказать ему. Но всё, непременно, будет хорошо; они женаты меньше недели. Что такое несколько дней наедине, прежде чем ей придётся подумать о детях? В итоге она, несомненно, смогла бы преодолеть свой страх.

А если нет?

Она бьёт тревогу раньше времени. Которое, будем надеяться, не скоро наступит.

Несколько часов спустя, Саймон лежал в своей спальне рядом со спящей женой и задавался вопросом, сможет ли он когда-нибудь утолить свою страсть к сладкому. Он дважды за этот день отведал «пирога», и уже жаждал его снова.

Он внимательно разглядывал взъерошенные волосы Луизы и клинышек плеча выше одеяла, который окрасился в золотой цвет в свете заходящего солнца. Его «петушок» тотчас шевельнулся. Господи, он был похотливым чертом.

Однако семь лет воздержания любого превратило бы в похотливого черта. Даже сейчас, он хотел вылизать каждый дюйм её совершенной, фарфоровой кожи, нырнуть языком в её пупок, вдоволь напиться нектаром меж её ног, прежде чем, возбудившись, так глубоко погрузить свой «петушок» в неё, что…

Саймон тихо выругался. Его «петушок» был сейчас крайне напряжён. И он был бы настоящим дьяволом, возьми её снова. Для девственницы в первую ночь и двух раз было слишком.

Откинувшись обратно на подушку, он прикрыл глаза рукой. Он должен спать. Конечно, за прошедшие несколько дней он едва ли достаточно спал.

Вместе с тем, как ему спать рядом с Луизой после стольких лет? Саймон застонал. Эта одержимость женой должна прекратиться. Ужасно, что он страстно желал её каждый миг наяву. Но жена использовала своё восхитительное тело, чтобы вырвать у него уступки, на которые он никогда не должен был идти. Он не мог позволить случиться такому снова.

Герцог должен был, без консультаций по кандидатам, удалить её из политики. Не будь он осторожен, она бы уговорила его поддержать какого-то идиота-радикала, который разрушил бы его будущее, как премьер-министра. Но что поделать мужчине, когда его соблазнительная жена кладет руки туда, где он годами мечтал их почувствовать? Особенно, если он желал, чтобы она их оттуда не убирала?

«Вот для чего существуют любовницы», — проскрипел дедов голос. — «Удовлетворять тебя в постели, чтобы ты не терял головы с женой. У любовницы нет власти. А у жены — есть, и если ей позволишь, она уничтожит тебя».

Дед, видимо, был прав, но Саймон никогда не смог бы предать Луизу таким способом. Он бы подчинил её себе, твёрдо стоя на своем в значимых вопросах, и давая ей свободу в вещах не столь важных. Поскольку жить по-дедовски, — это не выбор. Это явствовало из того, что старый ублюдок опустошал всех вокруг себя.

Что напомнило ему… Саймон мельком взглянул, но его жена крепко спала. Он мог, или оставаться здесь, страстно желая её, или что-то предпринять. Ясно, что он не собирался спать сам.

Он встал с постели, оделся, и неторопливо спустился по ступенькам в кабинет. Как только он вошёл, Раджи поспешил в его сторону.

— Ну, привет, плутишка, — Саймон опустил руку, чтобы Раджи смог взобраться. — Прости, что оставил тебя, но ты должен к этому привыкнуть. Боюсь, спать в моей постели больше не получится, — он тихо засмеялся. — Мне не по вкусу сражаться с тобой каждую ночь, чтобы добраться до своей жены.

Раджи радостно защебетал, когда Саймон зажег свечи в сумрачно-темном кабинете и вытащил последнюю шкатулку с письмами. Если бы он не нашел здесь ничего, он, верно, не знал бы что еще сделать. Он, конечно, помог бы Колину в меру своих возможностей, но он не в силах дать ему то, в чем он действительно нуждается и что заслуживает.