Не сломленный отказом графа Прованского, папа возобновил поиски приемлемого короля для Сицилии. И вскоре на горизонте появился новый кандидат: Ричард Корнуэлл.

Вероятно, Ричард был первым, о ком подумал Иннокентий. Вполне возможно, что папа, носившийся с идеей отделить Сицилию от Священной Римской империи с тех пор, как он в первый раз отлучил и низложил Фридриха II на совете в Лионе в 1246 году, предложил королевство Ричарду еще до того, как император умер. В апреле 1250 года Ричард побывал у Иннокентия с частным визитом; согласно Матвею Парижскому, граф с понтификом «провели много тайных и длительных бесед между собою, и все, кто наблюдал за их общением, дивились этому, а особенно широкому и непривычному гостеприимству папы».

Удивляться здесь было нечему — папа весьма ценил богатство, а Ричард не делал тайны из своих огромных ресурсов. Граф еще не был королем, но путешествовал как король. Когда Ричард приехал к Иннокентию, его сопровождала Санча с младенцем Эдмундом, сын от первого брака Генрих, пять графов, три епископа (включая епископа Лондонского и Роберта Гростеста, епископа Линкольнского), а также сорок вооруженных рыцарей. «Численность его роскошно разодетой свиты и вьючных лошадей поражала и жителей города, и тех, кто прибыл ко двору по делам; все восхищались приездом столь высокородного принца». Иннокентий выслал почти всех своих кардиналов, кроме одного, встречать почетных гостей на улице, а когда их ввели во дворец, поднялся с папского трона, чтобы обнять графа Корнуэлла и пригласить на обед.

Иннокентий предложил Ричарду королевский титул в Сицилии на тех же условиях, что и Карлу. В обмен на собственноручное коронование папой графа Корнуэлла в качестве законного короля Сицилии Ричард должен был взять на себя все расходы по ведению военной кампании, включая возмещение расходов, понесенных папством. После того, как Ричард выиграет войну и получит королевство, он не должен пытаться объединить Сицилию с Германией, как пытался Фридрих II, но ограничится богатой Сицилией и благоволением папы. Таким образом «раскрылась тайна столь почетного приема, который папа прежде оказал графу Ричарду в Лионе; стало ясно, почему он обращался с ним, как с родным и находил столько удовольствия в общении с ним, ко всеобщему изумлению».

Но Ричард, к большому удивлению понтифика, отказался. Хотя королевство он хотел, но конкретно это его не устраивало. Он написал учтивое письмо, отказываясь от великой чести, но в узком кругу высмеял эту затею. Ричард, не будучи «ни храбрым, ни искусным в военном деле», как чистосердечно выразился Матвей Парижский, не намеревался собирать армию, чтобы пойти на захват отдаленного королевства, ни земли, ни обычаев которого он не знал, к тому же охраняемого столь упорным, уверенным в себе воякой, как Манфред. Получилось бы «так, словно ко мне пришли и сказали: „Я отдаю или продаю тебе луну, а ты вскарабкайся на небо и забери ее“», — насмешливо говорил он друзьям.

Санча, несомненно, одобрила решение мужа. Ничто в ее жизни не указывает на то, что она стремилась править, как ее сестры; конечно же, ей не захотелось бы терпеть бедствия войны и жить в чужой Сицилии. До нее уже доходили рассказы о том, какие испытания выпали Маргарите в Египте. Уж лучше одиночество и забвение, чем такая судьба!

После исхода французских баронов из Святой Земли летом 1250 года Людовик, Маргарита, их новорожденный сын Жан-Тристан и горстка рыцарей, включая неизменного Жуанвиля, остались в Акре, чтобы продолжить дело крестового похода. Людовик отослал с Альфонсом и Карлом письма, в которых описывал настоящее положение — то есть признал, что потерпел болезненное поражение — и требовал прислать в Акру еще денег и свежее войско. Он особенно подчеркивал, что подкрепления должны прибыть никак не позже августа следующего года. Людовик все еще надеялся оправдаться, начав новое наступление против мусульман. Маргарита обрекла себя на еще один год жизни в пустыне.

В ожидании новых сил Людовик занялся освобождением тех французов, которые были захвачены египтянами во время ужасного отступления из Мансуры. Этих несчастных насчитывались тысячи, в основном это были пехотинцы, и многих уже продали в рабство. В этом заключалась одна из основных причин, почему Людовик не вернулся во Францию с братьями — помня о позорном поведении Тибо Шампанского, который в предыдущем крестовом походе оставил без помощи всех пленных соратников, король Франции решил показать более достойный пример. Жизнь и свобода людей, приведенных им в эти адские края, не должна была зависеть от появления нового Ричарда Корнуэлла.

Хотя в рамках первоначального соглашения в Дамьетте мамлюки пообещали вернуть пленников, они явно не спешили сделать это — тем более что двести тысяч марок выкупа за Людовика еще не были выплачены. Королю Франции пришлось послать одного из своих рыцарей в Каир, чтобы напомнить об их части обязательств по договору. Между тем к нему прибыли эмиссары другого владыки этого региона, султана Алеппо.

Султан Алеппо по имени Ан-Назир приходился двоюродным братом покойному султану Каира. Хотя Ан-Назир никогда не любил Айюба и провел большую часть своей жизни, воюя с ним — либо отражая нападения Айюба на свои территории, либо пытаясь отхватить часть территории, принадлежащей Айюбу, — тем не менее его очень встревожило известие об убийстве мамлюками Туран-Шаха, сына Айюба. И дело было не только в родственных чувствах. Туран-Шах был законным наследником Каирского султаната. Султан Алеппо не мог стоять в стороне и смотреть, как простой наемник прерывает наследственность благородной крови. Таким образом он нарушал основное оправдание власти одного человека над другим: в арабском мире только потомок семейства Магомета мог претендовать на господство. Кроме того, Ан-Назир и сам иногда прибегал к услугам наемников — прецеденты ему были ни к чему.

Сил у Людовика было мало, но Ан-Назиру могли потребоваться все, какие найдутся, и потому он предложил королю Франции присоединиться к нему в борьбе с мамлюками, пообещав ему для начала древний город Иерусалим, находившийся тогда под контролем султана Алеппо. Это предложение показалось очень привлекательным — особенно когда рыцарь, посланный Людовиком в Каир за пленниками-французами, возвратился с двумя сотнями дворян вместо обещанных тысяч. Однако король французский, вместо того, чтобы прямо принять или отклонить приглашение Ан-Назира, решил сперва прибегнуть к дипломатии. В своем ответе Ан-Назиру Людовик дал понять, что в принципе не прочь стать его союзником, а потом использовал предложение султана Алеппо как средство заставить мамлюков придерживаться изначального соглашения: