Путь домой занял целых два с половиной месяца, но наконец перед ними предстали берега Прованса. Маргарита узнала очертания береговой линии — неподалеку находился известный ей замок. «Королева и все советники единодушно решили, что королю следует сойти на землю здесь, поскольку эти земли принадлежали его брату», — писал Жуанвиль. Но Людовик желал плыть дальше, до Эг-Морта, того порта, который он построил с такими затратами — а это значило плыть еще примерно полтора месяца [98]. Наверное, Маргарите тяжело было быть совсем рядом с Провансом после такого ужасного путешествия и не иметь возможности сойти на землю. Целых два дня королева и бароны уговаривали Людовика переменить решение. Жуанвиль сказал королю, что глупо было бы продолжать плавание до Эг-Морта, когда под рукой имеется дружественный порт. «Король принял наш совет, и это решение весьма порадовало королеву».

В пятницу 3 июля 1254 года королевские суда причалили в порту Иер, примерно в тридцати милях к востоку от Марселя. Короля, королеву и их троих детей встретил аббат Клюни, который сопроводил их до ближайшего замка, где они могли отдохнуть и дождаться свежих лошадей для поездки в Париж.

В этом деле — единственном за двадцать лет — Маргарита и Бланка действовали заодно. Им обеим оно обошлось недешево, но король Франции наконец вернулся домой.

Хотя Генрих III решился отправиться в Гасконь, чтобы справиться с тамошним кризисом, еще весной 1252 года, на самом деле он отбыл только в августе 1253-го. Причиной задержки снова стало нежелание наиболее влиятельных английских баронов давать деньги на очередную военную кампанию за рубежом. Король просто не смог собрать нужную сумму.

Наконец дядя Элеоноры, архиепископ Кентерберийский, и сводный брат Генриха, заочный епископ Винчестерский, согласились предоставить короне сбор десятины со всех церковных доходов в Англии на три года. Официально считалось, что эти деньги Генрих и Элеонора используют для похода в Святую Землю — ведь король и королева приняли крест еще в 1250 году, до того, как стало известно о поражении Людовика. Но все понимали, что в действительности король собирается в Гасконь.

Однако дворянство, желая продемонстрировать, как мало он доверяет своему сюзерену, заставило Генриха на сессии парламента в мае 1253 года, под угрозой отлучения от церкви снова подтвердить признание «Хартии вольностей». В зал внесли подлинный документ, подписанный его отцом, королем Иоанном, чтобы он присягнул на хартии вместо Библии. «С божьей помощью все эти условия буду я неукоснительно соблюдать, как мужчина, как христианин, как рыцарь и как венчанный и помазанный король», — так поклялся Генрих.

То, что бароны настаивали на отлучении в случае, если он нарушит какой-либо из пунктов великой Хартии, говорит о том, как хорошо им был известен и характер Генриха, и его денежные затруднения. До какой степени король и королева Англии погрязли в долгах, видно из тех способов, весьма непопулярных, какими они пытались пополнить казну. «Когда король собирался вкусить обед… перед Рождеством, граждане Винчестера преподнесли ему в качестве подарков всевозможные яства и напитки, на которые нельзя было смотреть без восхищения; король же, вместо благодарности, обязал их в скором времени выплатить ему две сотни… и праздник Рождества превратился для них в дни жалоб и плача». Как-то в Лондоне случилась драка между молодыми задиристыми горожанами и служащими короля (они стали зачинщиками, оскорбив лондонцев). Лондонцы взяли верх, и тогда Генрих, «прибегнув к обычному для него способу мщения», наложил на жителей Лондона суровые штрафы. Он позволял шерифам и другим должностным лицам заниматься сомнительными делами, вроде конфискаций, и не забывал взыскивать положенный королю процент с каждого такого дела.

Генрих и Элеонора, конечно же, знали, что их уловки по добыче денег осуждаются всеми, но у них не оставалось иного выбора. Доходы, доступные английской монархии, не шли ни в какое сравнение с доходами короля Франции, который мог рассчитывать на налоги и выплаты с зажиточных Нормандии и Пуату, бывших английских владении, и с могущественной Тулузы, которую он мог теперь спокойно обирать после того, как ее подчинила его мать. Людовик мог позволить себе потратить три четверти миллиона ливров на свой крестовый поход, а Генрих и Элеонора едва-едва наскребли четверть этой суммы. Среднегодовой доход английской короны за 1238–1259 годы составлял жалкие 36 000 фунтов (примерно 162 000 ливров).

Управлять королевством и расходовать бюджетные средства на Гасконь было очень и очень нелегко. И все же англичане должны были удержать Гасконь. По мнению короля и королевы, недовольство баронов было скорее признаком стабильности — они всегда были чем-нибудь недовольны. Жизнь показала, что корона обычно добивалась своего, рано или поздно.

К августу 1253 года, когда Генрих наконец поднял паруса, они с Элеонорой снова были прочно привязаны друг к другу и работали для достижения общей цели. Стратегия, которой они придерживались, была разумной и эффективной. Благодаря участию Элеоноры и ее дядьев дипломатическая инициатива дополняла военную кампанию. Точнее, был выработан план женитьбы принца Эдуарда, наследника английского трона, на сводной сестре короля Кастилии Элеоноре.

Альфонс X, король Кастилии, представлял собою наибольшую угрозу английским интересам в Гаскони. В 1252 году, когда Симон де Монфор был внезапно отозван в Лондон на суд, Альфонс извлек из забвения старую претензию на суверенную власть в качестве оправдания военного вторжения и вступил в открытый союз с предводителем мятежников, Гастоном Беарнским. Пока свирепый английский господин отсутствовал, впав в немилость, ряд гасконских городов счел за лучшее переметнуться от Англии к Кастилии. В качестве опорной крепости и базы для операций им служил замок Ла-Реоль.

Хотя мятежники по всей видимости одолевали, король Кастилии все еще не был уверен, стоит ли утверждать свою власть в Гаскони, поскольку хотел рассмотреть предложение о престижном браке между его сестрой и наследником английского трона. Потому, прежде чем отправиться в Гасконь, Генрих послал в Кастилию на переговоры одного из самых влиятельных своих советников, Джона Мэнсела.

Мэнсел был близким другом и королевы, и Пьера Савойского; ему часто поручали передавать секретные сообщения им обоим. Его не уполномочили бы осуществить такую деликатную миссию без ведома и одобрения королевы, которая всегда заботилась об Эдуарде, входя во все мелочи.