— Сядь, Сенна, и успокойся.

Она не сделала ни того ни другого. Однако Финниан, едва удостоив ее взглядом, начал вышагивать по комнате. И он по-прежнему молчал.

Немного погодя принесли вино, и Финниан налил себе и Сенне по полной чаше, но свою поставил на стол, не отпив. Затем, усевшись на скамью, потянулся за парой чистых сапог, которые она заметила еще раньше. При этом волосы свесились ему на лицо, и он мозолистой рукой резко отбросил их назад — отбросил с той беззаботностью, которая так нравилась Сенне.

Сколько же еще будет у нее ночей, похожих на эту, сколько будет чудесных мгновений, когда она сможет наблюдать, как Финниан раздевается, и будет знать, что скоро он заключит ее в объятия? Вероятно, таких ночей будет очень немного, — если, конечно, Мьюгейн сказала правду. Но у нее, Сенны, не было причин не верить красавице ирландке. Более того, все слова Мьюгейн лишь подтверждали тревожные подозрения, уже давно зародившиеся в душе Сенны.

— Пока ты заседал в совете, я проводила время с несколькими женщинами, — сказала она, взяв свою чашу с вином.

Он бросил на нее пристальный взгляд.

— Они хорошо отнеслись к тебе?

— Да, конечно. Лаззар была очень добра.

Финниан, казалось, немного успокоился. Стаскивая старые изношенные сапоги, он проговорил:

— Лаззар — добрейшая женщина. Я рад, что ты провела время с ней.

Сделав глоток, чтобы успокоиться, Сенна продолжала:

— Я проводила время не только с Лаззар, но и с другими дамами.

— Вот и хорошо.

— Я познакомилась с Мьюгейн.

Сообщение, которое, казалось бы, должно было ошеломить Финниана, совершенно ничего не изменило. Сняв второй сапог, он молча встал.

— И она сказала, что у нее есть для тебя подарок.

Финниан хмыкнул и, расстегнув пряжку пояса, снял висевший на нем меч. За мечом последовали и другие клинки, которые он небрежно бросал на скамью, пока она не заблестела от стальных смертоносных орудий.

— Она сказала, что ты всегда рад ее подаркам, — продолжала Сенна.

И тут глаза Финниана наконец вспыхнули.

— Последний подарок Мьюгейн сделала мне, когда ей было десять лет, — заявил он. — И это была холодная нога ягненка, оказавшаяся у меня в постели однажды ночью.

Сенна улыбнулась, но в груди у нее не потеплело.

— Она влюблена в тебя, Финниан, как и многие другие. Тебя все любят.

— Милая, я здесь вырос. — Он стащил через голову рубашку. Его нагое тело было бы безупречным, если бы не несколько побледневших и сморщившихся шрамов в разных местах на ребрах и на животе. — Так вот, Сенна, узы воспитания часто намного крепче кровной связи.

Она отвела взгляд от его шрамов и спросила:

— Как получилось, что ты стал советником короля?

Финниан пожал плечами:

— Я давал советы, и король находил их разумными. — Он потянулся за чистыми сапогами.

Сенна поморщилась и пробурчала:

— Хочешь сказать, что ты хороший рассказчик?

И тут он наконец-то рассмеялся. Рассмеялся весело и беззаботно, и смех его походил на раскаты грома во время июльской грозы. А потом он шагнул к ней и, взяв ее лицо в ладони, внимательно посмотрел ей в глаза — посмотрел так, словно увидел что-то новое. После чего, не говоря ни слова, уткнулся лицом в ее шею, как будто вбирая в себя ее запах.

«Случилось что-то плохое», — промелькнуло у Сенны.

— Финниан…

Он чуть отстранился.

— Твое заседание было беспокойным?

— Сейчас просто время беспокойное… — Он отступил обратно к скамье и, снова усевшись, принялся натягивать чистые сапоги.

— Это как-то связано с Рэрдовом? — допытывалась Сенна. Он не ответил, и она со вздохом пробормотала: — Значит, да. В таком случае это связано со мной.

Тут Финниан поднял голову, но его глаза были непроницаемыми, в них ничего нельзя было прочитать — с таким же успехом он мог бы просто выйти из комнаты.

— К тебе это не имеет никакого отношения, — сказал он очень тихо.

— Финниан, я могу помочь. Я тоже могу что-то сделать. Что происходит? Расскажи мне.

— Я пришел сюда только для того, чтобы убедиться, что тебя хорошо устроили, — проворчал он в ответ. — Оставайся здесь, в этой комнате. Сегодня ночью в зале будет праздник, и ты услышишь, как люди идут туда. Но я хотел бы, чтобы ты оставалась здесь.

— Праздник?..

— Лаззар позаботится, чтобы у тебя были красивые наряды и чистое белье. И она будет присматривать за тобой. А мы уходим утром.

— Куда же мы направляемся?

— Не ты. — Надев второй сапог, он встал, надел темно-красную рубашку и перетянул ее ремнем.

— Финниан, но что же…

— Мы отправляемся на войну. — Он понимал, что говорит резко и грубо, но только так сейчас и можно было говорить.

— Финниан, нет, — прошептала Сенна.

— Я отбываю рано утром. — Он повернулся к двери. — И мы уже не увидимся.

— О-о!..

В этом возгласе было столько ярости и страсти, что Финниан не мог не обернуться. Тяжко вздохнув, он проговорил:

— Сенна, я выполняю свой долг. Свой долг, не более того. Неужели ты не понимаешь? Разве я не ясно дал понять это?

— Да, конечно! — Она вскинула подбородок. — Кое-что ты дал понять очень даже ясно. Во-первых, что ты способен на большую глупость. Во-вторых… — Он от изумления разинул рот. — Во-вторых, ты, очевидно, ужасно избалован, если надеваешь чистое белье на такое грязное тело. В-третьих, ты демонстрируешь упрямство, которого я не…

— Оставайся здесь, — приказал он, шагнув к двери.

Финниан уже был на пороге, когда почувствовал легкое прикосновение к локтю.

— Не уходи от меня так, — сказала Сенна.

И эти ее слова отнюдь не звучали как мольба, — напротив, они прозвучали как требование. Но именно такие слова он и хотел услышать, поэтому тотчас обернулся, хотя должен был переступить через порог и идти не останавливаясь.

Да, ему пришлось задержаться, так как у него просто не было выбора. Ведь ясно же: такая требовательность погубит Сенну, ибо привлечет к ней внимание. Уже и так ходили слухи, что, мол, война началась только из-за нее. Все могло кончиться плохо — и очень скоро.

Поэтому Финниан, стараясь не отдаться ее женской власти, холодно проговорил:

— Послушайся меня, Сенна, оставайся в комнате. А если тебе очень захочется, то я постараюсь увидеться с тобой до отбытия.

Он открыл дверь, но Сенна тут же стала перед ним, преградив ему путь. Конечно, он мог бы отодвинуть ее в сторону, но она была такой маленькой и… Господи, помилуй! Неужели у нее в руке кинжал?!