Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй! Вставать пора! На работу опоздать не боитесь? Стоя на рыхлой земле и с трудом удерживая равновесие, Оксана наклонилась и потянула его за рукав — сперва осторожно, потом сильнее. Голова спящего завалилась набок, шляпа упала, и в ярком свете луны Оксана увидела изуродованное кислотой мертвое лицо Семена Хинштама.
Около семи утра труп Семена обнаружил пятидесятилетний житель деревни Райки Иван Фомич Егоров, ехавший на своем проржавевшем велосипеде в пансионат, где работал кочегаром. Издали заметив, что в салоне иномарки пусто и горит свет, Иван Фомич решил, что хозяин отбежал по нужде. На раздолбанной дороге, ведущей к свиноферме, иномарки попадались нечасто, и Иван Фомич, предвкушая возможность хорошенько ее разглядеть, на всякий случай украдкой поискал глазами водителя, чтобы тот не заподозрил его в дурных намерениях, не выскочил из кустов и не надавал по ушам. Слева от дороги расстилалось вспаханное поле, справа далеко просматривался чахлый облетевший лесок, и на всем обозримом пространстве не было ни души. Иван Фомич почувствовал неладное, слез с велосипеда и подошел к машине. И только теперь увидел на правом сиденье завалившееся на бок тело мертвого мужчины.
Милиция, вызванная охранником пансионата, приехала в начале восьмого. Личность убитого установили сразу — по документам, обнаруженным во внутреннем кармане пиджака, а вскоре Лобову уже звонили из дежурной части:
— Юра? Здорово. Кривенков.
— Привет, майор.
— Тут кое-что по вашу душу…
— Что еще?
— Труп на Щелковском шоссе. Огнестрел и ожог на лице.
— Мужчина, женщина?
— Ты сидишь? Стоишь?
— Слушай, Саня, не тяни.
— Труп журналиста Семена Хинштама. Слыхал про такого?
— Твою мать! Ты не шутишь?
— Ни в одном глазу.
Дверь открылась, и вошел Сурин, но Лобов, даже не кивнув, продолжал разговор.
— Давай подробности.
— Труп обнаружен в машине на проселочной дороге, недалеко от пансионата «Юность», — звонили местные сыскари.
— «Юность» — это же мидовский?..
— А ты, я смотрю, образованный, — съязвил майор. — Давайте там, поторапливайтесь.
— Раскомандовался, — проворчал Лобов и повесил трубку.
Сурин повесил на крючок мокрый от дождя плащ и молча уставился на товарища.
— Придется ехать, — вздохнул тот. — Сильно льет?
— В чем дело, Юра?
— Хинштама убили.
— Врешь! Когда? Где?
— Поедем, Коль, а? По дороге расскажу.
Труп с пулевым отверстием в области сердца и изуродованным кислотой лицом находился на левом переднем сиденье принадлежащей Хинштаму машины — БМВ черного цвета. Охранник пансионата, дежуривший ночью в кирпичной сторожке, опознал и машину, и ее владельца.
— Он подъехал в три часа. Машину закрыл и перешел на ту сторону.
— Ну, а потом?
— А потом куда-то делся.
— То есть как это «делся»? — спросил Сурин. — Куда он мог пойти?
— Я-то откуда знаю? — отбивался охранник, мужчина лет сорока семи с угрюмым лицом. — Я вообще спал. Проснулся, потому что машина подъехала. Решил, что к нам. В окно поглядел, а он на ту сторону переходит. Я и успокоился.
— Что же это вы спите на дежурстве?
— А я шоссе охранять не нанимался. Мое дело — если кто ночью приедет в пансионат, проверить документы и открыть ворота. А что там и как, меня не касается.
— Понятно. Он был один?
— Один.
— А как отъехал, стало быть, не слышали?
Охранник обозлился.
— Стало быть, не слышал.
Он был чем-то глубоко и прочно оскорблен.
— Следующий раз вы все-таки смотрите, что делается у вас под носом, — не выдержал Сурин, — особенно ночью.
Установить, куда отправился журналист, подъехавший в три часа ночи на сорок пятый километр Щелковского шоссе, помогла служебно-разыскная собака по кличке Казбек. Она быстро взяла след и привела сыщиков к пролому в ограде дачного поселка, а затем к стоящему неподалеку финскому домику голубого цвета. В одной из комнат обнаружили стреляную гильзу от пистолета Макарова и несколько небольших пятен на полу возле окна, которые, по мнению эксперта, были оставлены кислотой. Между домиком и оградой четко просматривался след, свидетельствовавший о том, что тело волокли по земле.
— Выходит, он вытащил его за ограду, потом пошел к машине, сел за руль, завелся, вернулся сюда и погрузил труп? — сказал Сурин. — А потом, непонятно для чего, отъехал отсюда на три километра и бросил его в машине?
— Выходит, что так. Тебя что-нибудь не устраивает?
— Как же это он не побоялся?
— Ночью-то?
— Ну и что? Его же мог увидеть охранник — видел же он, как подъехал Хинштам!
— У такого охранника… — хмыкнул Лобов.
На проселочной дороге, где был обнаружен труп, остались отпечатки протекторов двух иномарок — БМВ Хинштама и еще одной, подъехавшей позже, за рулем которой сидела женщина — следы обуви на каблуках не оставляли в этом ни малейших сомнений.
Кроме того, в распоряжении оперативников оказался мобильный телефон Хинштама — в его памяти было зафиксировано несколько входящих и исходящих звонков, причем последний предназначался абоненту, зашифрованному под инициалами О.К., и был сделан в 3.45.
— Ничего себе, — проговорил Лобов, — эксперт сказал, что смерть наступила между тремя и четырьмя утра…
— Может, это и не он звонил?
— Хочешь сказать, что убийца воспользовался его телефоном?
— Почему бы и нет?
С «О. К.» попытались связаться, но телефон был отключен. Не отвечал и домашний номер Хинштама. Пришлось звонить в редакцию газеты, где он работал, и недовольный голос секретарши объяснил, что накануне вечером Хинштам был на банкете по случаю пятидесятилетия главного редактора.
Пока Лобов в сотовой компании выяснял, кто такой О. К. и прочие, сохранившиеся в памяти мобильного телефона абоненты, Сурин общался с коллегами Хинштама, сидя в редакционном буфете.
По словам одного из журналистов, Ильи Смирницкого, Хинштам ушел с банкета едва ли не первый и явно куда-то спешил.
— Подозреваю, что к женщине, — добавил он, невозмутимо попыхивая трубкой.
— Почему вы так решили?
— У него в машине на заднем сиденье лежали цветы…
— Так, может, он их припас для начальства, раз вы говорите, что юбилей?
— Нет, он именно оставил их в машине. Я видел, случайно. И потом, кто ж дарит цветы мужику?