— Эй! Вставать пора! На работу опоздать не боитесь? Стоя на рыхлой земле и с трудом удерживая равновесие, Оксана наклонилась и потянула его за рукав — сперва осторожно, потом сильнее. Голова спящего завалилась набок, шляпа упала, и в ярком свете луны Оксана увидела изуродованное кислотой мертвое лицо Семена Хинштама.

Около семи утра труп Семена обнаружил пятидесятилетний житель деревни Райки Иван Фомич Егоров, ехавший на своем проржавевшем велосипеде в пансионат, где работал кочегаром. Издали заметив, что в салоне иномарки пусто и горит свет, Иван Фомич решил, что хозяин отбежал по нужде. На раздолбанной дороге, ведущей к свиноферме, иномарки попадались нечасто, и Иван Фомич, предвкушая возможность хорошенько ее разглядеть, на всякий случай украдкой поискал глазами водителя, чтобы тот не заподозрил его в дурных намерениях, не выскочил из кустов и не надавал по ушам. Слева от дороги расстилалось вспаханное поле, справа далеко просматривался чахлый облетевший лесок, и на всем обозримом пространстве не было ни души. Иван Фомич почувствовал неладное, слез с велосипеда и подошел к машине. И только теперь увидел на правом сиденье завалившееся на бок тело мертвого мужчины.

Милиция, вызванная охранником пансионата, приехала в начале восьмого. Личность убитого установили сразу — по документам, обнаруженным во внутреннем кармане пиджака, а вскоре Лобову уже звонили из дежурной части:

— Юра? Здорово. Кривенков.

— Привет, майор.

— Тут кое-что по вашу душу…

— Что еще?

— Труп на Щелковском шоссе. Огнестрел и ожог на лице.

— Мужчина, женщина?

— Ты сидишь? Стоишь?

— Слушай, Саня, не тяни.

— Труп журналиста Семена Хинштама. Слыхал про такого?

— Твою мать! Ты не шутишь?

— Ни в одном глазу.

Дверь открылась, и вошел Сурин, но Лобов, даже не кивнув, продолжал разговор.

— Давай подробности.

— Труп обнаружен в машине на проселочной дороге, недалеко от пансионата «Юность», — звонили местные сыскари.

— «Юность» — это же мидовский?..

— А ты, я смотрю, образованный, — съязвил майор. — Давайте там, поторапливайтесь.

— Раскомандовался, — проворчал Лобов и повесил трубку.

Сурин повесил на крючок мокрый от дождя плащ и молча уставился на товарища.

— Придется ехать, — вздохнул тот. — Сильно льет?

— В чем дело, Юра?

— Хинштама убили.

— Врешь! Когда? Где?

— Поедем, Коль, а? По дороге расскажу.

Труп с пулевым отверстием в области сердца и изуродованным кислотой лицом находился на левом переднем сиденье принадлежащей Хинштаму машины — БМВ черного цвета. Охранник пансионата, дежуривший ночью в кирпичной сторожке, опознал и машину, и ее владельца.

— Он подъехал в три часа. Машину закрыл и перешел на ту сторону.

— Ну, а потом?

— А потом куда-то делся.

— То есть как это «делся»? — спросил Сурин. — Куда он мог пойти?

— Я-то откуда знаю? — отбивался охранник, мужчина лет сорока семи с угрюмым лицом. — Я вообще спал. Проснулся, потому что машина подъехала. Решил, что к нам. В окно поглядел, а он на ту сторону переходит. Я и успокоился.

— Что же это вы спите на дежурстве?

— А я шоссе охранять не нанимался. Мое дело — если кто ночью приедет в пансионат, проверить документы и открыть ворота. А что там и как, меня не касается.

— Понятно. Он был один?

— Один.

— А как отъехал, стало быть, не слышали?

Охранник обозлился.

— Стало быть, не слышал.

Он был чем-то глубоко и прочно оскорблен.

— Следующий раз вы все-таки смотрите, что делается у вас под носом, — не выдержал Сурин, — особенно ночью.

Установить, куда отправился журналист, подъехавший в три часа ночи на сорок пятый километр Щелковского шоссе, помогла служебно-разыскная собака по кличке Казбек. Она быстро взяла след и привела сыщиков к пролому в ограде дачного поселка, а затем к стоящему неподалеку финскому домику голубого цвета. В одной из комнат обнаружили стреляную гильзу от пистолета Макарова и несколько небольших пятен на полу возле окна, которые, по мнению эксперта, были оставлены кислотой. Между домиком и оградой четко просматривался след, свидетельствовавший о том, что тело волокли по земле.

— Выходит, он вытащил его за ограду, потом пошел к машине, сел за руль, завелся, вернулся сюда и погрузил труп? — сказал Сурин. — А потом, непонятно для чего, отъехал отсюда на три километра и бросил его в машине?

— Выходит, что так. Тебя что-нибудь не устраивает?

— Как же это он не побоялся?

— Ночью-то?

— Ну и что? Его же мог увидеть охранник — видел же он, как подъехал Хинштам!

— У такого охранника… — хмыкнул Лобов.

На проселочной дороге, где был обнаружен труп, остались отпечатки протекторов двух иномарок — БМВ Хинштама и еще одной, подъехавшей позже, за рулем которой сидела женщина — следы обуви на каблуках не оставляли в этом ни малейших сомнений.

Кроме того, в распоряжении оперативников оказался мобильный телефон Хинштама — в его памяти было зафиксировано несколько входящих и исходящих звонков, причем последний предназначался абоненту, зашифрованному под инициалами О.К., и был сделан в 3.45.

— Ничего себе, — проговорил Лобов, — эксперт сказал, что смерть наступила между тремя и четырьмя утра…

— Может, это и не он звонил?

— Хочешь сказать, что убийца воспользовался его телефоном?

— Почему бы и нет?

С «О. К.» попытались связаться, но телефон был отключен. Не отвечал и домашний номер Хинштама. Пришлось звонить в редакцию газеты, где он работал, и недовольный голос секретарши объяснил, что накануне вечером Хинштам был на банкете по случаю пятидесятилетия главного редактора.

Пока Лобов в сотовой компании выяснял, кто такой О. К. и прочие, сохранившиеся в памяти мобильного телефона абоненты, Сурин общался с коллегами Хинштама, сидя в редакционном буфете.

По словам одного из журналистов, Ильи Смирницкого, Хинштам ушел с банкета едва ли не первый и явно куда-то спешил.

— Подозреваю, что к женщине, — добавил он, невозмутимо попыхивая трубкой.

— Почему вы так решили?

— У него в машине на заднем сиденье лежали цветы…

— Так, может, он их припас для начальства, раз вы говорите, что юбилей?

— Нет, он именно оставил их в машине. Я видел, случайно. И потом, кто ж дарит цветы мужику?