Ева ответила не сразу:

– Может быть.

– А зачем ты сделала так, что меня отпустили?

– Не знаю… Хотя нет, знаю… Не нужно было, чтобы ты погиб… Или, по крайней мере, принял такую смерть.

Фалько выпустил дым из ноздрей.

– Мы с тобой пешки в чужой игре.

– Ты – пешка, – поправила она. – У меня есть вера… Вера в то, что я делаю.

– Вот как? Счастливая…

Она рассмеялась. Вымученно и невесело.

– Я бы не сказала.

– Ты могла умереть. Да не просто, а в долгих мучениях.

– Каждый день погибает множество птиц и бабочек, – произнесла она, оглядывая пейзаж. – И людей.

– А среди них брат и сестра Монтеро вместе с другими… – добавил он с рассчитанной жестокостью.

Она непринужденно пожала плечами:

– И они тоже.

Их взгляды встретились. Не очень-то она сейчас красива, подумал Фалько. Измученное тело и неимоверная усталость, от которой набрякли подглазья. Лицо женщины, которой она станет через двадцать лет. Он вспомнил, как в ночь бомбежки ощущал под пальцами ее теплую влажную кожу, и его охватила странная нежность. Нежность и жалость. Не зная, как отрешиться от этих непривычных чувств, он сказал сухо:

– Ты застрелила Портелу, хотя знала, что он ни в чем не виноват.

– Надо было обезопасить себя перед тобой и остальными, – ответила она спокойно. – Да и потом невиноватых в мире нет. Разве что дети и собаки. Впрочем, насчет детей не уверена – они ведь рано или поздно вырастают.

– За что же ты борешься все же? Ради чего ведешь такую жизнь?

Она взглянула на него едва ли не презрительно:

– Какую «такую»?

– Сама знаешь… Колесить по грязной Европе, рисковать жизнью, пересекая границы… Манифестации под дулами винтовок, стрельба на перекрестках, ударные отряды, уличные митинги, провонявшие дымом и по́том пивнушки, где шепотом сговариваются, как будут нападать на радиостанции, министерства и телефонные узлы…

– В каком черном свете ты это видишь. Мне представляется более радужная картина.

Ева по-прежнему рассматривала его критически. Свысока.

– Ты хочешь сказать, что это жизнь не для женщины? – вдруг добавила она.

Фалько не ответил. Он в последний раз затянулся и щелчком далеко отбросил окурок. Солнце было уже высоко и ярко освещало выгон, быков, дубы, играло на стеклах автомобиля.

– Близок час. Мы все сметем, чтобы выстроить заново. Грядет хаос, – она насмешливо улыбнулась. – Время шума и ярости.

– А что потом?

– Не знаю. И не уверена, что кто-то из нас увидит, что там будет потом.

– Трагедийный взгляд… Твой отец русский?

Еве, судя по всему, не понравилась саркастическая ухмылка, которой он сопроводил эти слова. А может, – упоминание об отце. Так или иначе, теперь она глядела на него с опасливым удивлением.

– Мне рассказали про тебя, – пояснил Фалько.

Испуг в глазах стал заметнее:

– Кто?

– Да неважно… Сообщили, что ты выбрала еще в юности, за кого быть.

Ева на это ничего не ответила. Прикоснулась к разбитой губе и взглянула на палец. Фалько не заметил на нем следов крови.

– И что же тебя к этому подвигло?

Она немного помедлила с ответом:

– Ну, сначала сидевшие по кафе интеллектуалы объясняли мне, что такое законы исторического материализма, прибавочная стоимость и диктатура пролетариата, а попутно пытались затащить меня в постель, чтобы потом, получив свое, вернуться в объятия своего класса… У меня с ними не было ничего общего, и я стала искать других людей. Тех, кто мало говорил и действовал. И, среди прочего, травил этих головастиков-теоретиков, которые в глубине души не отрешились от своей мелкобуржуазной сути.

– А-а, это ты людей из НКВД имеешь в виду? Из Управления специальных операций? Это они – деятельные молчуны?

Ева снова воззрилась на него с удивлением и с еще большим подозрением – так, словно эти слова в его устах означали нечто неожиданное и опасное. Но через секунду с деланым безразличием тряхнула головой:

– Нужна железная рука международного коммунизма… Нужны солдаты для неизбежной и праведной войны, которая охватит полмира. – Она взглянула на Фалько с многозначительной холодностью. – Без сантиментов, без компромиссов.

Повисла пауза.

– Возражений нет, – сказал наконец Фалько. – Счетчик на ноль… И мы с тобой в мире.

Вздох, вырвавшийся из ее груди, был больше похож на стон, нежный и меланхоличный.

– Да, – пробормотала она. – В мире.

Лоренсо Фалько увиделся с адмиралом лишь через две недели. И вышло это неожиданно. Фалько стоял в дверях отеля «Паласьо де Эшторил» перед казино, где накануне, проявив упорство и отвагу, ставя попеременно то на красное, то на черное и удваивая ставки, сорвал крупный куш в рулетку. Утро было прохладное, ясное, приятное, и он решил немного прогуляться перед тем, как идти завтракать в ресторане на Прайя-ду-Тамариж, где у него была назначена встреча с информатором. Ничего особенного – обычное наблюдение за тем, как в порту Лиссабона разгружают голландский пароход, доставивший партию военного снаряжения, замаскированного под нечто безобидное и мирное. Эти две недели Фалько по приказанию адмирала вел жизнь тихую, скромную и нравственную. Из Саламанки вестей не поступало – только инструкции и деньги на расходы. Но сейчас, выйдя из отеля в жемчужно-серой «борсалино», надвинутой на правое ухо, он вдруг оглянулся и увидел, как из автомобиля, припарковавшегося рядом с другими на отельной стоянке, вылезает адмирал. Шофер придерживал дверцу, и адмирал – он был в штатском: в темном костюме и шляпе, в серых башмаках – вышел и направился к дверям отеля. Тогда Фалько повернулся кругом и пошел ему навстречу.

– Доброе утро, господин адмирал.

– Твою мать… Откуда ты взялся?

– Живу я здесь.

– Давно ли? Я думал, ты в Лиссабоне.

– Нет, недавно. Два дня.

– Воображаю…

И адмирал, окинув взглядом казино и двух элегантных дам, выходивших из отеля, ухмыльнулся. Потом так подозрительно посмотрел на платочек, торчавший у Фалько из верхнего кармана, словно ожидал увидеть на нем следы губной помады.

– Надо было кое с кем увидеться, – улыбнулся Фалько, как бы оправдываясь. – Это по поводу «Алькмара».

– А-а… Голландский сухогруз… И что же? Сложности?

– Нет. Все гладко.

– Это отрадно.

И замолчали, глядя друг на друга: Фалько – нерешительно, адмирал – серьезно. У меня, сказал затем адмирал с неудовольствием, важная встреча в отеле: дон Хуан Бурбонский, парочка его советников и еще кое-кто из монархических кругов. Сын Альфонса XIII, принц Астурийский, намерен приехать в Испанию и записаться добровольцем в армию. Явить пример патриотизма и прочее. Задача адмирала – мягко и тактично его отговорить. Пока сын свергнутого испанского монарха пребывает в португальском изгнании, а фалангисты лишены своего вождя, Франко прибирает к рукам всю власть, и в Саламанке царят тишь да гладь. И божья благодать – куда же без нее?