Тара Гримм не ожидала этой выходки, и мне приходит в голову, что женщина по имени Элленора, как многие заключенные, себе на уме. Когда тюремное начальство расспрашивало ее в первый раз, она вела себя как положено, потому что хотела дождаться подходящего момента и устроить сцену перед нами. Вздумай она сделать это раньше, ее, скорее всего, уже перевели бы в изолятор, а на самом деле в карцер или одиночную камеру для психически больных пациентов.

Поскрипывая обувью, Колин входит в камеру Кэтлин. Марино открывает чемоданчики на бетонном полу, и, пока он проверяет фотокамеры, я, прислонившись к стене, натягиваю бахилы поверх своих черных ботинок на толстой подошве. Надевая перчатки, чувствую на себе пристальный взгляд заключенной. Взгляд пульсирует страхом, почти истерией, и Тара Гримм снова стучит костяшками пальцев по стеклу, чтобы предупредить новый срыв. Испуганное лицо в маленьком окошке вздрагивает.

— С чего ты решила, что ей нечем было дышать? — спрашивает Тара Гримм громко, чтобы и мы слышали.

— Знаю, потому что она сама так сказала, — отвечает Элленора из-за двери. — У нее и боли были, и слабость. Так ослабела, что и двинуться не могла. Задыхалась. Кричала: «Мне нечем дышать. Что со мной такое?»

— Обычно, если человеку нечем дышать, он и говорить не в состоянии. Может, ты что-то не так поняла. Если ты не можешь дышать, то и кричать не можешь, особенно через стальные двери. Чтобы закричать, надо набрать полные легкие воздуха, — говорит Тара громко, в расчете на то, что я это обязательно услышу.

— Она так и сказала, что не может говорить! Трудно ей было разговаривать! Как будто горло распухло! — восклицает Элленора.

— Если ты говоришь кому-то, что не можешь говорить, то это уже противоречие, не так ли?

— Она так сказала! Клянусь Всевышним!

— Сказать, что не можешь говорить, все равно что бежать за помощью, потому что не можешь стоять.

— Клянусь Всевышним и Иисусом Христом, она так сказала!

— Но это бессмысленно, — твердит Тара Гримм по другую сторону толстой стальной двери. — Тебе надо успокоиться, Элленора, и говорить потише. Когда я задаю вопросы, ты должна отвечать на них, а не орать и не устраивать шум.

— Я говорю правду, и я не виновата, если она вам не по душе! — Элленора все больше входит в раж. — Она умоляла о помощи! Ничего ужаснее я в жизни не слыхала: «Я ничего не вижу. Не могу говорить. Я умираю! О господи, я не могу больше!»

— Довольно, Элленора.

— Я вам скажу, как она сказала. Ее же словами скажу. Хрипела и умоляла: «Ох, мать вашу, что ж со мной такое? Бога ради, помогите кто-нибудь!» Вот уж был страх Божий…

Тара снова стучит по стеклу:

— Довольно, Элленора. Не выражайся.

— Так это ж она так говорила, не я. Это не я говорю. А она сказала: «Мать вашу, да помогите же Бога ради! Должно быть, я что-то подхватила!»

— Интересно, не было ли у нее аллергии на какую-нибудь еду или на насекомых? — обращается ко мне начальница тюрьмы. — Может, на ос, пчел или еще что-нибудь, о чем она никогда никому не говорила. Не мог ли ее ужалить кто-то, когда она находилась во дворе? Это я так, просто подумала. Пчел в такую жару и духоту, когда все цветет, уж точно полно.

— Анафилактические реакции на укусы насекомых или употребление ракообразных, орехов и прочего, на что у человека часто случается аллергия, обычно очень быстрые, — отвечаю я. — Не похоже, что в этом случае смерть была быстрой. Это длилось дольше, чем несколько минут.

— Она мучилась с полчаса, не меньше! — кричит Элленора. — Какого черта они так долго не приходили?

— Вы не слышали, ее тошнило? — Я смотрю на Элленору сквозь толстое стекло. — Не было у нее рвоты или поноса?

— Не знаю, тошнило ее или нет, но она говорила, что живот крутит. А чтоб ее рвало, чтоб воду в туалете спускала, нет, ничего такого не слышала. Она кричала, что ее отравили!

— Ну вот, теперь ее отравили, — говорит Тара, скосив на меня глаза, словно молча призывает не забывать, от кого мы это слышим.

Лицо у Элленоры взволнованное, взгляд дикий.

— Она сказала: «Меня отравили! Это сделала Лола! Это сделала Лола! Это все из-за того дерьма, которое я ела!»

— Ну, хватит, прекрати, — резко бросает Тара, когда я вхожу в камеру Кэтлин. — Последи-ка за своим языком, — слышу я у себя за спиной. — У нас тут люди.

В стальном полированном зеркале, на которое жаловалась Кэтлин Лоулер, когда я разговаривала с ней вчера днем, я вижу отражение следователя Сэмми Чанга, он проходит позади меня и останавливается в дверях камеры.

— Побуду тут, что вам было посвободнее, — говорит он мне.

Унитаз и раковина из нержавейки соединены в одно целое без подвижных частей, за исключением кнопок смыва и регулятора воды. Ничто не указывает, что Кэтлин тошнило перед смертью, но я отмечаю очень слабый неприятный запах.

— Вы не ощущаете никакого странного запаха? — спрашиваю я Чанга.

— Да нет вроде.

— Что-то связанное с электричеством, но не совсем. Какой-то неприятный, необычный душок.

— Нет. Я, когда осматривался тут, ничего не почувствовал. Может, это от телевизора. — Он указывает на маленький, обернутый в полупрозрачный пластик телевизор на полке.

— Вряд ли. — Присмотревшись, замечаю в раковине пятна воды и слабый меловой осадок.

Наклоняюсь ближе — запах становится сильнее.

— Едкий, как от перегревшегося фена. — Я, как могу, пытаюсь объяснить. — Что-то вроде запаха от батарейки.

— От батарейки? — Он хмурится. — Не вижу никакой батарейки. И фена тоже.

Он подходит к раковине и наклоняется.

— Ну, может быть, — говорит он. — Да, пожалуй, что-то есть. Обоняние у меня не ахти.

— Думаю, неплохо было бы соскрести этот осадок из раковины, — говорю я. — У вас в криминалистической лаборатории есть электронный сканирующий микроскоп с энергодисперсионным спектрометром? Не мешало бы взглянуть на морфологию под большим увеличением, посмотреть, не растворенные ли это частицы какого-то вещества, и если да, то надо выяснить, что это такое. Металл или какое-то другое вещество? Какие-то химикалии, лекарство или что-то еще, что невозможно определить рентгеновской спектроскопией? Не знаю, какие еще детекторы есть у сканирующего электронного микроскопа в БРД, но, если возможно, я бы узнала насчет ИДИКС и ФТИР, чтобы получить молекулярный отпечаток данного вещества.

— Мы подумываем приобрести один из этих портативных ФТИРов, ну, знаете, их обычно используют при работе с биологически опасными материалами.

— Хорошая идея, тем более в наше время, когда приходится иметь дело и со взрывчатыми веществами, и с оружием массового уничтожения, и с химическими отравляющими веществами, белыми порошками. А еще было бы замечательно попросить вашего заведующего трасологической лабораторией сделать этот анализ побыстрее, лучше прямо сейчас. Они могут сделать его за несколько часов, если поставят в начало списка. Мне не нравятся описанные симптомы. — Я говорю тихо и осторожно подбираю слова, потому что не знаю, кто нас слушает.