— Отдохнули? Ну — дальше!

Сворачивая на Славну, Олег Иваныч снова велел дедку Евфимию остановиться. Дождался оглоедов, — добежав, те замерли перед возком, почти что по стойке «смирно», — спросил у дедки адрес самого знатного лекаря.

— Фрязин Микелиус… — припомнил тот. — Хотя нет, тот на Москву подался. Был еще Антоха-немчин, так тот от пьянства третьего дня помер.

— Что — так много пил?

— Не то, батюшка, беда, что много, — философски заметил дед. — Беда, что — не то!

Потом, в ответ на явную заинтересованность Олега Иваныча, довольно толково и в подробностях пояснил, что именно «не то» пил покойный немчин. Оказывается — Олег Иваныч о том и сам догадывался, да точно не знал — существовали на Святой Руси напитки веселящие и хмелящие. Веселящие — квас хмельной, олус-пиво, меды стоялые, вина, да березовица пьяная — сами по себе напитки довольно качественные, из чистых продуктов путем натурального брожения изготовлены. Потому и голову от них не ломит, и завсегда веселие становится. Ноги только потом иногда нейдут — ну, это пустое… А есть напитки другие, злющие, на дурной траве настоянные, да вареные-твореные-перегнанные. Вареное вино, что переваром еще кличут, — пить не приведи Господи, да хлебное то вино, зело крепкое, мутное — корчмой то вино прозывают, из зерна гонят, да плохо гонят. Но, говорят, бывает ведь и хлебное вино хорошим, да только не то, что в кружалах подают богомерзких, типа как Загородской у Явдохи. «Зелено-вино», так его прозывают, да то не вино — корчма натуральная. Сивуха сивухой. Зато крепкости изрядной. Вот к эдакому-то зелью и пристрастился Антоха-немчин. Пил-пил, да и помер в одночасье.

Дедко Евфимий осуждающе покачал головой. Олег Иваныч тоже задумался.

После, ежели уж не сыскать быстро лекаря, спросил хотя бы хорошего палача.

— На что тебе кат, господине, прости Господи? — испуганно перекрестился дед. — Таковой и не надобен вовсе в Новгороде, не Москва, чай, слава Господу!

Оглоеды реагировали более спокойно — после поездки Олега Иваныча в одной повозке с истерзанным трупом он казался им существом запредельным. Они и раньше его побаивались, оглоеды дедковы, а уж теперь-то…

Олег Иваныч вытащил из специального подсумка чистую берестяную грамоту и писало… Накарябал несколько строк, вручил, потом посмотрел на деда:

— Так где, говоришь, самый опытный лекарь проживает?

Услыхав адрес, послал оглоедов с запиской, наказав — побыстрее чтобы.

Приехав на усадьбу, велел положить труп на холоде, в клеть, на специально принесенные лавки.

Переоделся в сухое, накинул армяк и спустился в клеть, на ходу прихлебывая из глиняной кружки крепкий горячий сбитень.

Труп — пацан, на вид лет двенадцать. Темноволосый, смуглый. В одной рубашке, наспех натянутой на истерзанное тело. Непонятно только, как истерзано. Олег Иваныч был далек от мысли самостоятельно идентифицировать примененные орудия пыток. Во-первых, он их не знал, а во-вторых, не был судмедэкспертом. А потому и намеревался использовать в качестве последнего одного из опытных врачей, хотя палач в данном случае подошел бы лучше, да профессия сия уж больно дефицитной была в Новгороде — пытки в суде не использовались, членовредительские наказания тоже. Приговор один: или штраф, или «в Волхов метаху»! Зачем тогда и палач городу? Ясно — незачем! Ну, хотя б тогда лекарь… Кто ж еще-то точнее скажет? Вон, параллельные кровавые линии вдоль позвоночника — поди знай, от чего? Может, дрессированный медведь помял, бывали случаи, а никакой не маньяк… Кто знает…

В клеть заглянул — и тут же убрался — Пафнутий.

— Батюшка, привезли ката!

— Неужели нашли?

— Нашли одного… Лет пять назад в Москве, говорят, был палачом… Потом убег сюда. А тут лекарем да костоправом перебивается.

Бывший московский палач — а ныне костоправ — оказался обычным на вид человеком, не молодым, но и не старым. Среднего возраста, среднего роста, телосложения обычного. Ни крутых мускулов, ни зверского выражения лица, ни маленьких, глубоко посаженных глазок. Вполне обычное лицо, симпатичное даже. Темные, аккуратно подстриженные волосы, ухоженная бородка — вовсе не лопатой. Одет скромно — черный кафтан, коричневатый плащ, простой, безо всяких украшений, пояс. На поясе — кинжал в широких ножнах. По тому, как уверенно вошедший держал руку на эфесе своего оружия, было видно, что пользоваться он им умеет. И умеет неплохо.

— Мне нужен совет, и только, — предупреждая возможные вопросы, сразу же сказал Олег Иваныч. — И конечно, желательно, чтобы все осталось в тайне…

Посмотрев на вопросительно застывшего костоправа, Олег усмехнулся и счел уместным процитировать бессмертную фразу Остапа Бендера, произнесенную великим комбинатором при встрече со старичком Варфоломеичем, который «типичная сволочь»…

— Услуги будут оплачены! — значительно сказал Олег Иваныч. — В любой устраивающей вас валюте, кроме долларов и монгольских тугриков.

Палач неожиданно улыбнулся.

— Так что от меня нужно? — спокойно переспросил он. Голос у ката оказался приятный, звучный, как у артиста. Кажется, баритон.

Олег Иваныч резким движением сорвал с окровавленного трупа рубашку:

— Чем, как, и, по возможности, когда были нанесены эти раны?

Бывший палач удивленно покачал головой, опускаясь на колено. Пододвинулся ближе, аккуратно раздвинул пальцами полоски кожи на спине убитого мальчишки… Снова покачал головой… Затем попросил Олега помочь перевернуть труп на спину. Методично осмотрел с головы до пят. Снова покачал головой:

— Нет, это не медведь и вообще не дикий зверь. Оборотень? Я в них не верю. Это человек. Или люди… Но из тех, что хуже любого оборотня! Жалко отрока. Убивали долго, не торопились. Мучили. Вот, след от взреза ножом… не простым ножом, а специальным, пытошным, не каждый мастер такой сделает. А вот эти полосы — от кнута. Необычный кнут, широкий, бычьей кожи, таким хребет можно перешибить.

Бывший палач нахмурился. Взглянул в глаза Олегу.

— Меня почему-то многие побаиваются, — тихо произнес он. — А бояться надо вот этого… или этих… Кто сотворил такое — не человек — зверь дикий! Выловить надо — и на костер! В душе его — ад кромешный.

— Ловим… — махнул рукой Олег Иваныч. — Ну, спасибо за помощь, господине. Не знаю вот, как и величать тебя…

— На Людином — там живу — Геронтием кличут. Геронтий, Онфимов сын, Гущин.

— Спасибо, Геронтий Онфимьевич, — вежливо поклонился Олег Иваныч. — Прошу откушать, чем Бог послал! Прошу, прошу, не надо отказываться. Заодно подробненько запишем — что за нож, какой формы, что за кнуты такие, ну и прочее.

Бывший московский палач Геронтий — он оказался довольно приятным собеседником, а сколько интересных историй знал, ужас! — ушел ближе к полуночи. Ночевать наотрез отказался, сославшись на дела, а когда хозяин намекнул на ночных татей, лишь усмехнулся сквозь зубы. Да, вряд ли тут что-то светило лихим людишкам. Кинжал под третье ребро — в лучшем случае.