Проводив Геронтия, Олег Иваныч подбросил в печку поленья, поворошил узорной кочергой, дожидаясь ровного желтого пламени, подвинул скамью ближе к печке и принялся подбивать бабки. В общем-то, по большому счету, сегодняшний день следовало признать удачным. Удача — в том, что, не приложив особых усилий, обзавелся Олег Иваныч практически штатным патологоанатомом-судмедэкспертом, причем весьма высокой квалификации — бывшим палачом Геронтием. Геронтия в этом качестве можно было (и следовало) использовать и дальше. Еще б толкового трассолога отыскать да биохимика по органическим ядам. Ну, это, конечно, Олег Иваныч размечтался…

Что же касается анонимки… Олег никак не мог взять в толк — кому она могла понадобиться. И чем дольше размышлял — тем тоскливей ему становилось. Ну ясно же — счеты таким образом не сводят. Понятно, если б труп, скажем, прямо в чан с воском подкинули, а то так, рядом… Доказухи никакой, послухов-свидетелей — тоже, ну не считать же свидетелем автора анонимки. И сам этот вощаник Петр — не та фигура, чтоб сводить с ним счеты. Да еще таким зловещим образом. Значит, не Петр был мишенью, не Петр… А тогда — кто же? Зачем, кому понадобилось топить труп напротив усадьбы Петра? Если рассуждать логически — чего в ней такого-то, в этой усадьбе? Какие такие особенности, каких нет, скажем, у ближайших со… Стоп! А ведь нет у Петра никаких ближайших соседей! Усадьба вощаника стоит на отшибе, почти у самой стены. Рядом деревья, березы, елки, кажется. Какие-то кусты, рябина. Само по себе глуховатое место. И если кто-то захочет узнать, как и кто среагировал на анонимку… Достаточно просто проследить — что необычного будет происходить на усадьбе вощаника. Ну, и рядом с нею, конечно. А кто на усадьбе (и рядом с нею) нарисовался? А нарисовался на усадьбе старший дознаватель майор милиции Олег Иваныч Завойский, собственной персоной! Совместно со всей своей агентурой, которую тоже теперь каждая собака знать будет. Ну, не каждая, а та, которой это очень нужно. Боярин Ставр? Очень на то похоже — больше, пожалуй, и некому. Только, как всегда, доказательств-то никаких. А что б еще такого сделал на месте боярина он, Олег Иваныч, после того случая, с проникновением в усадьбу? Поинтересовался бы тихохонько у всех подозрительных лиц — у кого там кафтанчик лазоревый имеется… Интересовались? Пока нет… По крайней мере, дворовые не докладывали, а они уж жуки опытные, вряд ли б такое упустили. Проследили бы любопытников иль сразу схватили. Как там говорится-то? «Имаху, каменьями побиваху и в Волхов с моста метаху!»

А не слишком ли все это сложно? Анонимка, труп, слежка… Знать бы точно, была она или нет? Откуда там следить-то удобно, чтобы самому не засветиться? Деревья голые, кусты тоже без листьев — особо не спрячешься — никаких строений поблизости нет. Стоп!

То есть как это нет? А крепостные башни? Наблюдательный пункт — лучше не придумаешь! Договориться только со стражей — и шатайся по башне сколько влезет. Хотя, это, наверное, явное нарушение местного аналога Устава гарнизонной и караульной службы, однако лишние бабки еще никому не помешали, в том числе и стражникам. Так-так… Значит, завтра… Завтра взять расписание сторожевых смен. Ага, дали, как же! Секретнейший документ, если вообще он в письменном виде имеется. Даже Феофилакту навряд ли дадут. Если через Иону только… Попробовать надо. Лично к стражникам идти или агентуру посылать — рискованно. За псковского шпиона примут — потом и Иона не выручит. Нет уж, спасибо, проходили, знаем… что-то не очень охота обратно в поруб.

Чувствовал Олег Иваныч за всем случившимся холеную руку боярина Ставра. Ставр…

Ну, подозревать-то его можно… подозревать всех можно… С доказухой как быть?

Пошарить бы по его палатам, поискать кнуты да ножички… глядишь, и отыщутся. А если не отыщутся? А если не отыщутся — то боярин Ставр — честнейший и благороднейший человек, которого подлый пес Завойский О. И. облыжно подозревал в силу его, Завойского О. И., природных склонностей к методам работы Николая Ивановича Ежова — знаменитого сталинского наркома. Берия еще там был, Лаврентий Палыч, от него тоже господин Завойский недалеко укатился. Честнейшего новгородского боярина хочет обвинить черт-те в чем! Причем — безо всяких к тому оснований! И это после того, как указанный выше боярин, можно сказать, рискуя жизнью, вырвал Олега Иваныча из владычных застенков! Ох, Олег Иваныч, Олег Иваныч, собака неблагодарная, все-то тебе не сидится, не спится, все рыщется…

Пойти, что ль, пройтись поутру. До башен городских прогуляться, что рядом с Федоровским ручьем. Поискать… приключений на свою задницу…

Глухая шестистенная башня угрюмо маячила на фоне серого пасмурного неба, охраняя исток Федоровского ручья, несущего свои темные воды через полгорода в Волхов. На башенной площадке, под островерхой, выкрашенной зеленоватым цветом крышей важно расхаживали стражники. В одетых поверх кольчуг пластинчатых бронях, вытянутых куполом шеломах, с короткими копьями — сулицами. Для непрошеных гостей имелись и стрелы. Стражники внимательно вглядывались в темную ленту лесов к востоку от города. Нехорошие были те леса, недобрые. Шарились там лесные тати-разбойники — и московиты, и татарва иногда прорывалась, да и своих шильников беглых хватало. Непроходимо, кое-где лишь прерываемые болотами, тянулись леса до самого Пречистенского Тихвинского погоста, да и там не кончались, простираясь, сказывали, аж до самого Камня.

Олег Иваныч подъехал к башне самолично — рисковал, но не хотелось подставлять Олексаху. А боле некому было столь деликатное дело доверить. Олег отпустил поводья коня, думал. Ехал-то наудачу — ничего конкретного так в голову и не приходило. Вариант с начальником городского ополчения — тысяцким — был отметен сразу — не того полета птица Олег Иваныч, да и Феофилакт-игумен в данном конкретном случае — лицо частное. Потому и нельзя было соваться к тысяцкому. Выбрать бы кого поменьше — сотника или лучше десятника. Смена-то стражникам должна хоть когда-то быть, иль что, развод караула тут производится не по Уставу? Не могут же стражи вечно на башне сидеть, несменяемо… Потому и торчал Олег Иваныч почти с самого восхода у башни, не рядом, конечно, ближе к ручью, поил каурого конька водицей ручьевой да гриву чесал гребнем. Ждал…

Они появились внезапно, выехали с Федоровой улицы о три конь. Разводящий-десятник и смена. Те, на башне, их давно уже поджидали, глаза просмотрели, ожидаючи. Сменились… Спустились, радостно гремя железом, вспрыгнули на коней, поехали. Олег Иваныч, выждав чуть, за ними. Проехали несколько усадеб, далее поскакали вдоль самой стены, остановившись у большого запущенного сада.

Небольшая, с оградой из белого камня, усадебка с воротами на городскую стену. Ворота распахнуты: въезжают-выезжают люди. Все окольчужены, оружны. Шутки, смех, ругань… Кто-то на кого-то орет — за сон на посту распекает. Караулка, в общем.

А вот и те двое, что сменились с башни. Один пожилой, длинный, со смурным, вытянутым, словно у лошади, лицом. Другой — совсем еще молодой парень с едва закурчавившейся бородкой. Рожа круглая, довольная, глуповатая. Сразу видно — человек хороший, такой Олегу Иванычу и надобен.

Стражники шли поначалу вместе, потом пожилой, простившись, свернул на Конюхова улицу, молодой же остановился задумчиво на перекрестке, молодок, по воду шедших, задирая. Задумался, башку почесав…