– А вы надолго?

– Не исключено.

Амадей показал на круглый деревянный стол, стоявший посреди лужайки.

– Если вам не холодно, давайте останемся тут, на солнце?

Адамберг знал, что свидетели чувствуют себя гораздо комфортнее снаружи, чем в закрытом помещении. Он совершенно не собирался на них давить и послушно направился к столу.

– Мне как-то даже неловко, – сказал Адамберг, когда все расселись. – Неловко назвать вам причину нашего появления.

– То есть? – спросил Амадей.

– Дело в том, что вы оба солгали. Тактичнее это выразить трудно.

– Это имеет отношение к отцу?

– Отнюдь.

– К чему же тогда?

– К вашей жизни.

– В которой мы не обязаны перед вами отчитываться, – сказал Виктор, вставая. – Допрашивая бандита, вам не обязательно знать, с кем он спит.

– Иногда обязательно. Но спанье тут ни при чем. Сядьте, Виктор, вы только Селесту перепугаете.

Селеста торопливо приближалась к ним с тяжелым подносом, на котором покачивались всевозможные печенья и напитки. Вейренк тут же вскочил, чтобы помочь ей, и они вместе расставили на столе бутылки и стаканы. Виктор сел на свое место, недовольно нахмурив лоб.

– Амадей, – Адамберг повернулся к встревоженному молодому человеку, – вы сказали, что не помните, за исключением нескольких сцен, первые пять лет, проведенные в детском учреждении.

– Это правда.

– Это неправда. Вы не были ни в каком учреждении. Вас отдали в приемную семью на ферму Тот, где с вами скверно обращались. Родители забрали вас оттуда, когда вам исполнилось пять лет.

Амадей сплел пальцы, но не смог выдавить из себя ни слова. Виктор тут же ринулся в бой:

– С чего вы взяли?

– Навел справки в соцслужбах и на ферме, а если точнее, у мадам Манжматен. У Роберты. В дни большой стирки она приходила помогать супругам Гренье. Она помнит Амадея, от которого отказались при рождении. Помнит, что Мафоре приехали за ним пять лет спустя.

Адамберг говорил медленно, мягко, понимая при этом, что все равно приводит в смятение молодого человека.

– Амадей, вы ничего не вспоминаете, когда слышите эти фамилии?

– Нет.

– Надо дойти аж до уток? Вы говорили, что помните уток.

– Помню.

Положив руку на стол, Виктор согнул указательный палец. Амадей тоже. Знак сговора, приказ хранить молчание.

– Однажды вы разом отрубили головы десяти уткам. Вас заставили выпотрошить их и потом есть на завтрак, обед и ужин. Фермерский работник, мальчик чуть постарше вас, помог вам.

– Мальчика постарше я помню. Я вам говорил.

– А уток? Топор? Кровь?

– Помнит, – подтвердил Данглар так же мягко, как Адамберг.

Амадей разогнул палец.

– А что такого, – сказал он, и у него на лбу и на губе выступили капельки пота. – Да, я рос в приемной семье. Родители просили меня не распространяться об этом. Я не люблю ни вспоминать, ни говорить на эту тему. И вообще, с какой стати? Вам-то какая разница?

– Так значит, – не отставал Адамберг, – вы помните мальчика, который помогал вам есть уток?

– Если есть кто-то в этом мире, о ком я хочу вспоминать, так это он.

– Он защищал вас, да?

– Без него я бы сто раз умер.

Виктор уже согнул кончики всех пальцев, но Амадей, судя по всему, не обращал на него внимания или был просто уже не в состоянии воспринимать его сигналы, погрузившись во мрак воспоминаний, где брезжил лишь один огонек – тот “мальчик постарше”.

– А когда приехали ваши родители, незнакомые вам родители, вас буквально вырвали у него из рук. Говорят, вы вцепились в него и он тоже никак не хотел вас отпускать.

– Я был слишком мал, чтобы что-то понимать. Да, меня вырвали у него ради моего же блага, как мне потом объяснили. А он шептал мне на ухо: “Не волнуйся, куда ты, туда и я. Я тебя не брошу. Куда ты, туда и я”.

Амадей опустил руки и сжал кулаки. Адамберг глубоко вздохнул и поднял взгляд на кроны высоких деревьев. Самое трудное было еще впереди.

– Но он пропал, – продолжал Амадей прерывающимся голосом. – Понятное дело, он же не мог найти меня. Но я понял это гораздо позже. Долгие годы, каждый вечер, всматриваясь в парк, я ждал, что он придет. Но он так и не появился.

– Почему же, – сказал Адамберг. – Появился.

Амадей откинулся на спинку стула, обхватив голову руками, словно животное, которое незаслуженно ударили.

– Он сдержал слово, – продолжал Адамберг.

Виктор разогнул пальцы. Губы его были плотно сжаты.

– Вы на самом деле не узнали его? – Комиссар наклонился к Амадею. – Вот его, – он показал на Виктора, – Виктора, так называемого Виктора Мафоре.

Амадей повернул голову к секретарю отца так медленно, словно, закоченев, утратил способность управлять своим телом.

– Когда вы расстались, он был пятнадцатилетним долговязым, некрасивым, худеньким подростком, а десять лет спустя вы увидели мускулистого бородатого мужчину. Но его волосы, Амадей? Его улыбка?

– Я по-прежнему некрасив, – сказал Виктор с какой-то даже нарочитой небрежностью, пытаясь снизить торжественность момента.

– Мы с коллегами пойдем пройдемся. Оставим вас на несколько минут.

Сев на корточки в траве, Адамберг смотрел издалека, как они, сцепив руки, что-то говорили, перебивая друг друга. Амадей уткнулся Виктору в плечо, тот быстро провел рукой по его волосам, и четверть часа спустя они вроде бы немного успокоились. Он дал им еще пять минут и махнул своим помощникам, сидевшим на скамейке чуть поодаль – английскому костюму Данглара был противопоказан контакт с сырой землей.

– Следите за их пальцами, – сказал Адамберг, медленно подходя к столу. – Сгибая указательный палец, Виктор подает знак Амадею, чтобы он помалкивал.

– Вы не узнали его? – снова спросил Адамберг.

– Нет, – сказал Амадей с совершенно изменившимся взглядом, все еще держа Виктора за руку.

– Узнали, но на подсознательном уровне. Вы узнали его мгновенно, и приняли его, и полюбили простого секретаря своего отца.

– Да, – признал Амадей.

– Теперь займемся вами, Виктор, и вашими тайнами. Как ваша настоящая фамилия?

– Вы ее знаете. Мафоре.

– Да нет. Брошенному ребенку дают три имени, последнее из которых становится фамилией. Так что?

– Лоран. Гренье назвали меня Виктор Лоран.

– Но вы присвоили себе фамилию Мафоре, чтобы заинтересовать Анри. Вы вошли в этот дом под вымышленным именем и прочно в нем обосновались, не сказав Амадею, что были его товарищем по ферме Тот.