Повод выразить свое возмущение западной (прежде всего американской) линией поведения в межсоюзнических отношениях в то время появился и у Сталина. Речь идет о так называемом бернском инциденте, возникшем в связи с сепаратными переговорами представителей США и Великобритании с эсэсовским генералом Карлом Вольфом, действовавшим по поручению высшего руководства Третьего рейха. 8 марта 1945 г. Вольф встретился с руководителем американской разведывательной резидентуры в Швейцарии А. Даллесом. Состоялись переговоры о возможной капитуляции немецких войск в Италии перед англо-американскими силами. Москва была уведомлена о встречах своих союзников с немцами 12 марта. Она в принципе не возражала против переговоров, но при участии в них советских представителей. Однако это условие было отвергнуто. Поддерживая несогласие своего командования на прибытие офицеров Красной армии в Берн, глава Военной миссии США в Москве генерал Дж. Дин писал 13 марта генералу Маршаллу, что фельдмаршал Г. Александер, главнокомандующий союзными войсками на средиземноморском театре, предлагает вести дискуссии на чисто военной основе, которые не относятся к решению политических вопросов. «Поскольку за этот театр отвечают англо-американские войска, – продолжал он, – я не вижу никакого резона для участия русских в принятии капитуляции здесь войск противника. В качестве параллели можно привести пример, когда США настаивали бы на участии своих представителей в возможных будущих переговорах о капитуляции 28–30 германских дивизий, зажатых сейчас русскими в Латвии»323.

Несмотря на кажущуюся логичность высказываний Дж. Дина, его доказательства правильности американской позиции грешат известной долей лукавства. Советские войска и ранее неоднократно окружали и брали в плен значительные силы немецких войск на Восточном фронте – в Сталинграде, в Корсунь-Шевченковской операции, в Белоруссии летом 1944 г., в Будапеште. Весной 1943 г. англо-американские войска пленили около четверти миллиона итальянцев и немцев в Северной Африке, а в начале апреля 1945 г. англо-американские войска приняли капитуляцию германской группы армий «Б», окруженной в «Рурском котле». Однако все эти окружения и капитуляции действительно относились к ведению боевых действий на одном театре военных действий и вели к более успешному наступлению союзных войск против отступающего, но все еще сопротивляющегося противника. Переговоры же в Берне по существу касались капитуляции немцев на всем средиземноморском театре военных действий, исчезновение которого могло вызвать цепную реакцию на Западном фронте – сдачу немецких сил войскам союзников и резкое усиление боевых действий вермахта на Восточном фронте против Красной армии. По крайней мере, немецкие переговорщики в Берне ставили вопрос о сдаче своих войск только западным союзникам.

Рузвельт представил переговоры в Швейцарии как обычный зондаж о намерениях германского командования, – и ничего более. В результате произошел обмен жесткими посланиями между Сталиным и Рузвельтом.

3 апреля, касаясь ставшей известной советскому командованию информации о контактах американских и немецких представителей в Берне, Сталин писал президенту США: «…Что касается моих военных коллег, то они, на основании имеющихся у них данных, не сомневаются в том, что переговоры были, и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия»324.

В ответном послании Рузвельт повторил то, что он ранее сообщал о встречах в Берне, добавив следующее: «Я полностью доверяю генералу Эйзенхауэру и уверен, что он, конечно, информировал бы меня, прежде чем вступить в какое-либо соглашение с немцами… Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров… Наконец, я хотел бы сказать, что если бы как раз в момент победы, которая теперь уж близка, подобные подозрения, подобное отсутствие доверия нанесли ущерб всему делу после колоссальных жертв – людских и материальных, – то это было бы одной из величайших трагедий в истории. Откровенно говоря, я не могу не чувствовать крайнего негодования в отношении Ваших информаторов, кто бы они не были, в связи с таким гнусным, неправильным описанием моих действий или действий моих доверенных подчиненных»325.

Еще 19 марта 1945 г. в Берне к сотрудникам американской разведки УСС присоединились американский генерал Лемнитцер и английский генерал Эйри, посланные в Швейцарию главнокомандующим союзными войсками на средиземноморском ТВД фельдмаршалом Г. Александером с одобрения Вашингтона и Лондона. 6 апреля 1945 г. Александер подготовил информацию о встречах в Берне, предназначенную для Объединенного комитета начальников штабов, начальников штабов Великобритании, генерала Д. Эйзенхауэра, Военной миссии США в Москве. В документе, в частности, говорилось: «Мои представители вернулись в Казерту. Их впечатление от трех недель, проведенных в Швейцарии, следующие: а) они чувствуют, что существует только слабый шанс капитуляции германских войск в Северной Италии, и – как это теперь будет сообщено противнику – его парламентеры могут быть встречены только на основе безоговорочной капитуляции этих войск в Ситу». Александр описал основные моменты, касающиеся встречи с «критиком» (генералом СС К. Вольфом. – М.М.) в Швейцарии, подчеркнул разницу между желанием достигнуть капитуляции и реальной ситуацией. «Критик» не говорил о конкретных условиях капитуляции. Но посредник Паррилли, возможно, действующий с его одобрения, на последней встрече 2 апреля намекнул, что немцев могла бы удовлетворить договоренность, посредством которой им было бы разрешено отойти к итальянской границе после сдачи ему вооружения. Однако Паррилли было сказано, что такие действия полностью неприемлемы и не могут рассматриваться. «В любом случае, – продолжал Александер, – была внесена ясность, что мои представители заинтересованы только в договоренности о проходе немецких парламентеров, которых германская сторона готова послать на переговоры о сдаче с участием надлежащих британских, русских и американских уполномоченных». Представители Александера говорили о возможности использования «критиком» своей позиции для предотвращения дальнейших разрушений в Северной Италии, о том, что «критик» представляет все дело так, что действует без одобрения Гиммлера (хотя это может оказаться фальшивкой), и что «критик» через посредника Паррилли был поставлен в известность, что пути к достижению договоренности остаются открытыми, если немцы желают сдаться в Северной Италии. В заключение Александер написал: «Я желаю подчеркнуть, что мои представители в Швейцарии не были вовлечены в какого-то рода переговоры с немцами. Их деятельность ограничивалась достижением договоренности о приеме германских парламентеров в любом подходящем штабе союзников, если немцы согласятся капитулировать в Северной Италии»326.

Черчилль, узнав о переписке между Рузвельтом и Сталиным, касающейся переговоров в Берне, отправил президенту США телеграмму, в которой настаивал на занятии еще более жесткой позиции по отношению к СССР. «Я поражен, – писал премьер, – тем, что Сталин направил Вам послание, столь оскорбительное для чести Соединенных Штатов, а также и Великобритании… военный кабинет поручил мне направить Сталину послание, приводимое в следующей моей телеграмме к Вам327. Я почти уверен, – говорилось далее, – что советские лидеры, кто бы это ни был, удивлены и расстроены быстрым продвижением союзных армий на западе и почти тотальным поражением противника на нашем фронте, особенно потому, что, как они сами говорят, они не смогут нанести решающий удар до середины мая. Все это делает особенно важным, чтобы мы встретились с русскими армиями как можно дальше на востоке и, если обстоятельства позволит, вступили в Берлин…