речь не шла вдруг о некоем «тематическом десанте». Цель же стандартных, типовых поездок даже формально обозначалась иначе: и заслуженные, и молодые-перспективные приезжали для того, чтобы «совершенствовать мастерство» или «реализовать замыслы». Как постулировал в своей статье еще от 1955 года искусствовед Юрий Халаминский, директор Дома творчества имени Д. Н. Кардовского в Переславле-Залесском,

целевое назначение собираемых групп бывает различным: повышение квалификации, семинары, но чаще всего художники приезжают в Дома творчества уже с начатыми произведениями, которые готовятся к той или иной художественной выставке, и в условиях творческой базы завершают их.

Тут тоже не без фантазий, конечно, но хотя бы тема труда честно не акцентирована. Мол, что начато художниками, то и завершают, им самим виднее; а задача «творческих баз» – создавать условия.

Даже и три с лишним десятилетия спустя, на заре перестройки, миссия домов творчества оставалась примерно той же. В буклете ДТ «Челюскинская», изданном в 1987 году, сообщалось:

С одной стороны, это одна из форм материальной поддержки художников, ведь на обеспечение их всем необходимым – питанием, жильем, оборудованными мастерскими, художественным руководством, услугами технического персонала, натурщиками и т. д. – уходят немалые средства, с другой – деятельность художников в домах творчества настолько активизируется и совершенствуется, что значение этих двух месяцев в жизни каждого художника, суммируясь, составляет уже явление в общем движении и развитии нашего искусства.

Изложено несколько коряво, но что-то вроде концепции все-таки прочитывается.

Соответственно, руководители временных групп могли присматривать за чем угодно – за соблюдением рабочего ритма, хотя бы минимального (отчетных показов по завершении срока пребывания никто не отменял), за удержанием пьянства в рамках цехового приличия, за сохранностью казенного имущества, в конце концов. Но никак не за присутствием на холстах или в блокнотах изображений дружных механизаторов и смеющихся казачек. Выездная отчетная комиссия тоже, как правило, не особо интересовалась «дыханием современной индустрии», реагируя преимущественно на профессиональные качества работ. За чрезмерную «левизну» манеры, как мы знаем, критиковали, это бывало, а вот игнорирование производственных сюжетов никого из мэтров обычно не смущало. Ожесточенно-лозунговые и конвейерно-доносительские времена, когда любой безобидный пейзаж (без индустриальных мотивов) или натюрморт (без атрибутов «новой жизни») мог быть заподозрен в апологии буржуазных ценностей, довольно давно канули в Лету, и художники не испытывали в этой части ощутимого давления. Впрочем, всегда находились те немногие, кто проявлял личную инициативу и охотился все же на передовиков производства – в надежде на карьеру или на ее успешное продолжение. Погоды на творческих дачах они не делали.

Если бы автор процитированной газетной заметки действительно оказался на той самой выставке постояльцев «Горячего Ключа», он натолкнулся бы на разительное несоответствие реальности и якобы ее описания. Натолкнулся бы, но вряд ли устыдился, ибо сочинил то, что полагалось сочинить. Зачем же противопоставлять друг другу «священных коров» – изобразительное мастерство и тему социалистического созидания? Пусть себе мирно пасутся, каждая на своей лужайке. Художники пускай эстетствуют, а читатели газет и журналов пребывают в уверенности, что все творческие силы по-прежнему брошены на отображение в искусстве «великих деяний советского народа». Надлежащий баланс все равно потом установится – с помощью выставочных комитетов, закупочных комиссий, книжных издательств.

* * *

Горячий Ключ возник в качестве примера не случайно. Именно этот курортный городок в предгорье Кавказа (60 километров до Краснодара и столько же до черноморского побережья), известный своими минеральными источниками, сделался для Ларина одной из важных локаций на географической карте. «Местом силы», как нынче выражаются. Хотя первый его приезд сюда вроде бы не предвещал страстной, беззаветной любви. Да и, пожалуй, не страсть в данном случае превалировала, а стремление найти, нащупать какие-то другие, не московские и не среднерусские, пейзажные формулы. Такое стремление было свойственно Юрию Николаевичу почти до конца жизни – пока он мог выбираться в поездки. Горячий Ключ (вместе с приморской Джубгой, которая как бы «прилагалась» к дому творчества и навещалась Лариным, по его словам, еженедельно) можно считать отправной точкой в многолетнем извилистом маршруте. Дальние странствия чередовались с близкими, а спонтанные «набеги» – с привязанностью к одним и тем же местам, раз за разом требовавшим возвращения.

Приведем фрагмент письма, отосланного Лариным из Горячего Ключа в Москву жене, Инге Баллод. Оно датировано 23 августа 1975 года – моментом первого знакомства с поселком.

…Вчера, т. е. в день приезда, я не планировал работать, а хотел только выспаться. Но не спалось – и я пошел искать места, из которых можно было бы что-то выжать. Город утопает в роскошной зелени. Маленькие домики все увиты виноградом. Полно яблок, слив. Так я прошел по улице и спустился к Псекупсу – горной реке, которая у Горячего Ключа перестает быть горной. Перейдя вброд речку, я прошел вдоль нее, увидев несколько мотивов, несмотря на то, что туристы основательно засрали все берега арбузными корками, говном, помидорами и т. д., и все это образовало кисло-сладкое, винное зловоние (местный воздух густой, в отличие от Мезмайского – прозрачного), тем не менее, я нашел несколько мест, где буду писать акварели. Более того, я не выдержал и после ужина, примерно в 7 часов, уже вприпрыжку помчался писать.

В густой черно-зеленой среде голубел и лиловел какой-то домик. Здешняя густота воздуха вбирает в среду все строения и деревья. Это отвечает сейчас моему пониманию пространства, поэтому, несмотря на то, что каких-то эффектных мест здесь нет, я надеюсь, что буду находить мотивы.

Быстрое наступление темноты помешало мне написать красивый этюд. В 20–00 солнце зашло за горы, и наступила роскошная, но душная южная ночь. Я писал акварель на оставшейся из старой папки своей любимой бумаге. Когда принес ее в мастерскую (мне дали мастерскую роскошную, вместе с алкоголиком), то, однако, не нашел, что она совсем неудачна, а даже усмотрел в ней кое-что.

А сегодня, после завтрака, опять помчался на то же место. Писал на Мишкиных обоях. Должен сказать, что они оказались очень хорошими. Освещение было другое. Получилась другая акварель. С другими качествами. Но тоже неплохая…

С той первой поездки в Горячий Ключ (хотя отчасти и с предыдущего путешествия в Краснодарский край, случившегося годом ранее) берет начало многолетний ларинский цикл «Кавказ». В нем, пожалуй, нагляднее всего проявились перемены, которые происходили с автором в середине 1970‐х – начале 1980‐х. Не только здесь проявились, конечно, однако цикл этот вышел симптоматичным. А в Горячий Ключ Юрий Николаевич возвращался потом еще, кажется, дважды: «Там были все условия для работы, я любил природу этих мест. Своеобразные горы, не горная цепь, а предгорье Кавказа. Замечательное место, напоминающее сезанновское».

Заметим попутно, что в здешнем Доме творчества Ларин впервые оказался