бородаты. Представьте себе умную актрису, к тому же художницу, к тому же блондинку – и получится Полин Боти»[260].

Этот дремучий пассаж содержит всё, против чего протестовала Полин Боти. Она была поразительно красива, и красота ее точно совпадала с идеалом красоты того времени. Поначалу ее называли «Уимблдонской Брижит Бардо» – она происходила из этого юго-восточного пригорода Лондона. Однако сама она не идентифицировала себя с французской кинозвездой. Боти несколько раз писала Мэрилин Монро; Единственная в мире блондинка (1963) была едва ли не автопортретом. Большая часть поверхности картины занята абстракцией с выставки Ситуация. Но, подобно экрану или занавесу на сцене, эта поверхность раскрывается на одну четверть – почти золотое сечение, – и появляется фигура. Если считать ее аллегорической, то это персонификация сексуальности, моды и юности. В сущности, Боти была Энди Уорхолом и Мэрилин Монро в одном флаконе. Для журналистов и публики начала шестидесятых – совершенно невообразимое сочетание.

Дэвид Хокни

Чайная живопись в духе иллюзиониста

1961

Полин Боти

Единственная в мире блондинка

1963

Интервью в Scene, несмотря на архаичный сексизм, содержит знаменательное высказывание Боти о своем творчестве. Очень многие, объясняет она, испытывают ностальгию по викторианскому прошлому, а она и ее круг – «ностальгию по настоящему». И далее: «Это почти как писать мифологические сюжеты, только брать сегодняшние мифы»[261]. Современными эквивалентами Марса и Венеры она считала кинозвезд, таких как Мэрилин.

Формулировка «ностальгия по настоящему» четко указывала на одно различие между тем, что делала Боти, и работами художников американского поп-арта, скажем Уорхола. Ностальгия его не интересовала – скорее уж молитва (картины Уорхола с изображением Мэрилин напоминают иконы грекокатолической церкви, к которой он принадлежал) и то, как образы знаменитостей создаются и множатся средствами массовой информации. У Боти же, напротив, был отчетливо британский подход. Ностальгия – теплое, романтическое чувство; ее изображения звезд, хотя и сделанные по фотографиям, нежны и выразительны; рекламные снимки будто снова становятся плотью и кровью. Подобно Питеру Блейку, ее наставнику в живописи (он был в нее влюблен, а она в него – нет), Боти иногда писала картины как бы от лица страстной поклонницы. Жан-Полю Бельмондо с любовью (1962) – это любовное письмо, созданное средствами живописи: французский актер, который сыграл обреченного злодея-аутсайдера в фильме «На последнем дыхании» Жан-Люка Годара, увенчан розами и покрыт пульсирующими сердечками, красными и зелеными.

Подобно Блейку, Боти делала сюжетом своих работ себя саму, но пошла еще дальше. Работая со своими друзьями-фотографами Льюисом Морли и Майклом Уордом, она позировала на фоне написанных ею картин, играя роль модели. Таким образом, она становилась собственным произведением искусства, вышедшим в жизнь. У картины с Бельмондо она позировала обнаженной, напоминая Венеру в Рождении Венеры Сандро Боттичелли (1482–1485) и Мадемуазель О'Мёрфи (1751) Франсуа Буше. В таких фотографиях Боти – модель и творец в одном лице.

В творчестве Боти из шаблонов поп-арта возникает новый сюжет – связь секса и политики. Речь уже не о рекламе и упаковке – речь о том, кто ты такой. Соответственно, в одной из своих наиболее знаменательных работ она использует образ, который ярче любого другого отражает изменение моральных норм в шестидесятые годы. Работа называлась Скандал 63. Не было нужды объяснять, что это за скандал.

Четвертого июня 1963 года военный министр Джон Профьюмо, член парламента, признал, что «ввел в заблуждение» палату общин, после чего ушел в отставку. Его обвиняли в интимной связи с молодой женщиной по имени Кристин Килер, которая одновременно состояла в отношениях с капитаном Евгением Ивановым, военно-морским атташе советского посольства в Лондоне и шпионом. В начале 1963 года ходило множество слухов об этом лихом сплетении политики, шпионажа, великосветской жизни и о возможной утечке государственных тайн через постель. Дело Профьюмо показало раздражение развращенностью и лицемерием правящего класса, усталость правительства, уже больше десяти лет пребывающего у власти, но более всего – ханжество в вопросах секса, притом что общество становилось всё более открытым.

Осенью 1963 года неизвестный заказал Боти картину о скандале Профьюмо. Она взяла за основу газетную фотографию Килер, где та уходит из своей квартиры, – однако потом заменила ее на более известный снимок, сделанный ее другом, фотографом Льюисом Морли, в мае того же года. Он предназначался для афиши фильма о деле Профьюмо; прокатчики фильма настаивали, чтобы Килер позировала обнаженной. Та отказывалась, и в конце концов нашли компромисс: Морли предложил ей снять одежду, но скрыть большую часть тела спинкой модернистского якобсеновского стула – получилось целомудренно, но провокационно.

Картина Боти – это живописный коллаж, как и многие картины Питера Блейка. Красная зона, занимающая большую часть картины, напоминает кроватное покрывало или афишу; на переднем плане изображена Килер, сидящая на стуле, а вокруг множество фигур и лиц – как признаки дикой вечеринки. В первом варианте картины Килер шагала сквозь пространство, как Мэрилин Монро на картине Единственная блондинка в мире, но потом Морли показал Боти контактные отпечатки своих фотографий. И она выбрала один кадр, не тот знаменитый снимок, на котором Килер положила подбородок на руки, а другой, из числа предварительных.

Полин Боти позирует с картиной Скандал-63. 1964

Фото Майкла Уорда

Наверху, на голубой полосе, – мужские головы: главные герои этой драмы. Это не только Профьюмо и Стивен Уорд, который познакомил с Килер весь Кабинет министров, но также Рудольф Фентон и джазовый певец Лаки Гордон, двое чернокожих, которые были замешаны в скандале и безвинно заключены в тюрьму. Здесь опять есть нотка протеста. Каждый кто изображен на картине, так или иначе оказался жертвой лицемерия. Тот факт, что Боти позирует в своей мастерской и ее тело скрыто законченной картиной, усложняет всё еще больше: напрашивается сравнение между нею и героиней скандала Кристин Килер. Сама картина утеряна. Никто не знает, кто ее заказал и зачем, никто не знает, где она теперь, если еще существует.

В последние годы перед безвременной кончиной Боти шла к тому, чтобы стать подлинной звездой. Проживи она дольше, она, возможно, соединила бы все свои таланты в разных видах искусства – сценическом, изобразительном, публицистике, – и стала бы художником нового типа, каких до того не существовало. Десятилетие спустя Гилберт и Джордж запатентовали