деньги, сидя в одном из кресел для клиентов. Хотелось понять смогу ли я купить новые инструменты и заказать униформу.

- Давай поговорим, - мальчишка всегда вызывал у меня улыбку. Такой милый шалопай. – Что ты хочешь?

- Признаться сначала желаю, - важно произнес Прошка и так тяжело с подвыванием вздохнул, что сразу стало понятно – виноват.

- Признавайся, - я старательно сдерживала улыбку. – Не бойся. Не съем я тебя.

- Без спросу кашу таскал. Хлеб брал, два пирожка намедни спёр, три картофелины, молока крынку и сала кусок, - мальчишка поднял на меня глаза. – Вот вам мое признание.

- Так, хорошо, что признался. А воровал-то зачем? Если хочешь есть, просто скажи Евдокии она тебя покормит. У нас здесь голодом не морят, - спокойно ответила я. Наверное, он думал, что я начну его ругать, поэтому в его глазах появилось изумление.

- Что и за ухо таскать не станете?

- Не стану. Так зачем воровал?

- Не для себя! Вот вам истинный крест! – Прошка перекрестился. – Для Машутки!

- Это еще кто? – я взяла его за руки и подтащила к себе. – Прохор, я ведь тебе всегда говорю: не скрывай ничего. Рассказывай мне. Я пойму, и мы вместе найдем выход.

- Я хотел, а потом подумал, зачем вам это… Вы и так вся в заботах, - он виновато взглянул на меня.

- Ладно, рассказывай, что это за Машутка, которой ты кашу таскаешь?

- Она в конце переулка живет. У нее мамка померла месяц назад. – Прошка жалобно шмыгнул носом. – А Машутка мелкая совсем. Пять годков ей. Помрет ведь с голоду…

- Господи… чего ж ты раньше молчал?! – я встряхнула его. – Взрослый ведь парень, а ума совсем нет! Как же она там сама живет? Чей это дом?

- Так, когда мамка померла, хозяйка, у которой они угол снимали, Машутку на улицу выставила. Пока она новых квартирантов не привела, Машутка в дыру в заборе пролазит и живет там, - объяснил Прошка. – Вот я и таскаю ей еду, чтобы не голодала… Много ли напопрошайничает?

- Иди-ка Тимофея Яковлевича позови, пусть за парикмахерской присмотрит, а мы с тобой пойдем, - я подтолкнула мальчишку к двери.

- Куда пойдем? – Прошка вытаращил на меня глаза.

- За Машуткой твоей… Куда ж еще, - вздохнула я. – Нельзя ребенка в беде оставлять.

- Какая вы добрая, Еленочка Федоровна! – он бросился ко мне и прижался, обхватив руками. – Она много не ест, честное слово!

- Беги уже! – засмеялась я. – Липучка!

Прошка скрылся за шторками, но через секунду его личико снова заглянуло в комнату.

- Так я вам не все рассказал!

- По дороге расскажешь! – отмахнулась я. – Не тяни время, у нас еще работы полно!

Когда Яковлевич спустился в зал, мы с Прошкой отправились за Машуткой. Отойдя от калитки шагов на десять, мальчишка вдруг сказал:

- Я мужика видел. Туточки.

- Какого еще мужика? – насторожилась я.

- Худой такой, длинный… Он здесь третий день ошивается, - ответил Прошка. – Станет вот за этим кустом и таращится на наш двор!

Так, так, так… Это еще кто такой? Меня охватили подозрения. Думать можно было на кого угодно.

- Как он выглядел?

- Хмурый, весь в черном, в руке трость, - прошептал мальчишка, оглядываясь. – А глаза такие… такие… словно он все на свете знать хочет!

- Разберемся, кто этот мужик в черном, - я прищурилась, предвкушая как поймаю его за наблюдением. Ведь всю душу вытрясу… - Он тебя не видел?

- Видел, наверное! Только вот я притворился, что его не замечаю, - хитро усмехнулся Прошка. – Еленочка Федоровна, у меня котелок хорошо варит!

И чтобы я делала без него? Не парень, а находка!

Тем временем мы подошли к калитке, за которой тоскливо смотрел на улицу невзрачный домишко.

- Вот здесь! – Прошка повел меня вдоль забора, после чего нырнув в кусты, заскрипел отодвигаемой доской. – Подождите меня здесь!

Не было его минут пять, а потом кусты зашуршали, послышались приглушенные голоса и вскоре показались две головы.

Мальчишка вытащил из кустов белобрысую девчушку с торчащими в разные стороны косичками, прижимающую к себе грязную тряпичную куклу.

- Вот, это Машутка.

- Ну, здравствуй, - я присела рядом с девочкой. – Давай знакомиться?

- Машутка… - тоненьким голоском произнесла она, глядя на меня голубыми озерами глаз. – Сотникова.

- А я Елена Федоровна. Пойдем к нам?

- В гости? – девочка взмахнула длинными ресницами. – Али насовсем?

- Как захочешь. Но мне бы хотелось, чтобы ты осталась, - я встала и протянула ей руку. – У нас все лучше, чем здесь.

Машутка доверчиво вложила свою маленькую ладошку в мою.

- Пойдем. А у вас покушать есть?

- Конечно! Наша Евдокия сегодня пирожки с капустой затеяла. На всю округу пахнут! – я подмигнула Прошке, который выглядел радостнее, чем сама Машутка. – Почаевничаем!

- Еленочка Федоровна хорошая, не бойся, - мальчик взял ее за вторую ручку. – И накормит, и напоит, и по ушам надает.

- Я не хочу по ушам… - испугалась девочка, но Прошка успокоил ее:

- Она только всяких разбойников лупит! Чтобы они к нам не совались!

Кстати… Сегодня нужно устроить наблюдение, чтобы вычислить подозрительного мужика, отирающегося возле нашего дома. И задать ему хорошей трёпки!

Глава 46

Вся семья собралась посмотреть на Машутку, когда мы вернулись домой. Девочка совершенно не смущалась от столь пристального внимания и спокойно пила молоко с пирожком, болтая грязными босыми ножками.

- Машутка, а кроме мамы у тебя родственники есть? – спросила я. – Дяди, тети?

- Не-а, никого нет. Мы с мамкой вдвоем были, - ответила девочка. – Сиротинушка я.

Так, значит, девочка никому не нужна, и вряд ли ее кто-то будет искать. Что ж, будет жить у нас.

- Вкусно тебе? – Евдокия погладила ее по торчащим в разные стороны волосам.

- Вкусно, тетенька. А можно еще? – Машутка улыбнулась, демонстрируя мелкие зубки. – У меня с утра маковой росинки во рту не было.

- Конечно, голубка моя! – повариха подсунула к ней блюдо с пирожками. – Кушай!

К моему удивлению Тимофей Яковлевич ничего дурного не