Здесь надо сказать о том участии и той роли, которую последние десять лет играет в моей жизни Ольга Всеволодовна Ивинская, Лара моего романа, перенесшая четыре года заключения (с 1949 года) только за то преступление, что была моим ближайшим другом. Она невообразимо много делает для меня. Она избавляет меня от досадной торговли с властями, принимая на себя все удары в этих столкновениях. Это единственная душа, с кем я обсуждаю, что такое бремя века, и то, что надо сделать, подумать, написать и т. д. Ее перевод из Рабиндраната Тагора ошибочно был приписан мне: это единственный случай, когда я не стал возражать против ошибки.

Зина – кроткая, запуганная, постоянно взывающая к сочувствию, по-детски тираническая и всегда готовая заплакать, создательница и хозяйка дома и сада, четырех времен года, наших воскресных приемов, семейной жизни и домашнего уклада – это не та женщина, которая способна страдать за другого или даже предать самое себя, чтобы что-то предупредить и терпеть.

Так идет жизнь, омрачаемая опасностью, жалостью и притворством, – неистощимая, непроницаемая и прекрасная.

Ты настолько понятлива, что догадаешься сама, чего касаться и чего не касаться в своем русском ответе по почте.

Со всей нежностью обнимаю тебя.

Твой Б».

На следующий день, 2 ноября, Пастернак написал Фельтринелли, благодаря его за приближающуюся итальянскую публикацию. Он выразил желание, чтобы это привело к серии переводов: «Но у нас вскоре будут[440] итальянский «Живаго», французский, английский и немецкий «Живаго» – и, вероятно, однажды и географически далекий, но русский «Живаго»!»

10 ноября газета L’Espresso опубликовала первую серию выдержек из романа. То, что газета выбрала почти исключительно антисоветские фрагменты, отнюдь не случайно. 22 ноября вышло[441] первое издание романа на итальянском языке под заглавием Il Dottor Zivago. Фельтринелли устроил великолепный банкет в миланском Hotel Continental. На гламурном торжестве в честь выхода книги присутствовал «весь Милан». Первый тираж – 6000 экземпляров – был распродан мгновенно. За ним последовали в течение одиннадцати дней еще две допечатки. Фельтринелли достиг своей цели. «Доктор Живаго» оказался скандальным бестселлером. Его победное шествие по миру началось.

В первые шесть месяцев после своего ноябрьского дебюта «Доктор Живаго» одиннадцать раз переиздавался на итальянском языке. В следующие два года роман вышел на двадцати двух языках: английском, французском, немецком, испанском, португальском, датском, шведском, норвежском, чешском, польском, сербохорватском, голландском, финском, иврите, персидском, арабском, японском, китайском, вьетнамском, хинди, гуджарати и орье, на котором говорят в индийском штате Орисса. Но только не на русском, родном языке автора.

22 декабря 1957 года Борис писал Нине Табидзе: «Можете меня поздравить.[442] Ж[иваго] опубликован в Италии в начале декабря. В январе выйдет в Англии, потом в Париже, в Швеции, в Норвегии и Западной Германии. Все издания выходят до весны. Мое отношение было двойственное, поскольку я не могу быть вполне искренен в своих попытках остановить осуществление моего самого сокровенного желания и помешать ему. Слепая возможность представилась сама, и моя мечта воплотилась, хотя я был вынужден многое делать, чтобы предотвратить это».

В письме сестрам от 14 августа 1956 года Борис был озабочен поиском подходящего переводчика романа на английский. Нелегкое это было дело, учитывая его придирчивые требования:

«Надо найти очень хорошего переводчика[443] (англичанина, который и сам одаренный писатель, с превосходным знанием русского), потому что эта вещь не может быть переведена как попало, любительски, с тем, что под рукой. Но даже тогда, даже если такой идеальный переводчик, превосходно владеющий литературным языком, существует, ему все равно понадобятся советы по русскому фольклору и по ряду духовных нюансов и текстов, потому что такого в романе много, и не только в форме мимолетных упоминаний и заимствований, которые может объяснить словарь или справочник, но и новых образований, возникающих живо и творчески на реальном и неподдельном фоне, иными словами, все, что было бы ясно знающему человеку, в новой перспективе, отличающейся от того, что было прежде».

Борис прежде уже просил Жозефину и Лидию послать рукопись русскому эмигранту еврейского происхождения, другу Боура и Берлина, Георгию Каткову. Когда в следующем месяце Катков побывал у Пастернака в Переделкине, Борис просил его позаботиться о переводе и публикации книги в Англии. Катков упомянул, что стихи из «Живаго» представляют собой значительную трудность для переводчика, и предложил для решения этой задачи Владимира Набокова. «Ничего не получится,[444] – возразил Борис. – Он слишком ревниво относится к моему положению в нашей стране, чтобы сделать все как следует». Набокова явно злило то, что на Западе его сравнивают с Пастернаком. Оба они одновременно создали в высшей степени успешные и скандальные книги. «Лолита» была опубликована в 1955 году, «Доктор Живаго» вышел на два года позднее – и оттеснил ее с вершины американского списка бестселлеров. В 1958 году Набоков отказался[445] дать критический отзыв на «Доктора Живаго», утверждая, что отзыв вышел бы «сокрушительным», а в 1960 году назвал роман «скверно написанным». «Доктор Живаго» – жалкая вещь,[446] – язвительно говорил Набоков, – неуклюжая, банальная и мелодраматическая, с избитыми положениями, сладострастными адвокатами, неправдоподобными девушками, романтическими разбойниками и банальными совпадениями…» Мало того, он использовал еще один «запрещенный прием», утверждая, что роман, должно быть, написала возлюбленная Пастернака.

Катков обратился к протеже Исайи Берлина, Максу Хейуорду, одаренному лингвисту и оксфордскому исследователю, который работал переводчиком в британском посольстве в Москве. Он владел языком настолько хорошо, что знакомившиеся с ним русские думали, что это его родной язык, хотя его семья была родом из Йоркшира. Чтобы ускорить процесс, Хейуорду помогала с переводом Маня Харари, соосновательница издательства Harvill Press, подразделения лондонского издательского дома Collins. Представительница богатого санкт-петербургского рода, Харари эмигрировала в Англию вместе с семьей во время Первой мировой войны. Впоследствии, после смерти Бориса, она стала стойкой защитницей и союзницей Ольги.