– Мейсон!

Задремавший над своей работой Холстен вздрогнул и чуть не упал с кресла. Гюин стоял у него за спиной.

– Я… э… что-то случилось?

Секунду он ломал голову, пытаясь вспомнить, успел ли он уже закончить те переводы, которые заказывал капитан. Но – да, он отправил их лично Гюину вчера, так ведь? Неужели тот уже их прочел?

По лицу Гюина ничего понять не удавалось.

– Мне нужно, чтобы ты пошел со мной.

Тон вполне мог соответствовать предположению, что Холстена должны сейчас расстрелять за какое-то предательство, направленное против диктаторского режима Гюина. Только отсутствие сопровождающей группы безопасников немного успокаивало.

– Ну, я… – Холстен неопределенно махнул рукой в сторону своего пульта, но, по правде говоря, в последние несколько дней он растерял интерес к работе. Она стала однообразной, утомительной и на чисто личном уровне, гнетущей. Возможность сделать перерыв – пусть даже и в обществе Гюина – стала невероятно привлекательной. – Что тебе надо, шеф?

Гюин жестом велел ему идти следом, и, сделав несколько поворотов в коридорах «Гильгамеша», Холстен догадался, что они направляются к отсекам шаттлов. Этот путь он вспоминал без всякой теплоты. Кое-где еще видны были следы от пуль, которые ремонтники еще не успели устранить.

В этот момент те далекие и одновременно недавние дни почти вернулись, и он чуть было не совершил ошибку, заговорив о прежних временах с Гюином. Он еще успел остановиться. Скорее всего, Гюин просто бесстрастно на него посмотрел бы, но существовала крохотная возможность того, что он захочет-таки поговорить о неудавшемся бунте – и что тогда делать Холстену? Был только один вопрос, который занимал его мысли в те долгие дни после того, как их с Лейн привезли обратно на «Гильгамеш». Сидя в одиночном изоляторе – как и Лейн и все члены команды Карста, – он перебирал все события снова и снова, пытаясь понять, какие слова и поступки Гюина были блефом, а какие были хладнокровно-преднамеренными. Тогда ему хотелось поговорить об этом с Карстом, но шанс так и не представился. Насколько та отчаянная миссия спасения соответствовала плану, и какая ее часть была импровизацией Карста? Он всегда считал начальника службы безопасности недалеким громилой, однако в итоге этот человек зашел нелепо далеко, чтобы вернуть заложников живыми.

«Я у тебя в долгу, Карст», – мысленно признал Холстен, однако он не мог определить, в долгу ли он у Гюина.

– А мы?.. – обратился он к спине капитана.

– Мы направляемся на станцию, – подтвердил Гюин. – Надо, чтобы ты кое на что посмотрел.

– Там какой-то текст или?..

Он представил себе, что весь день придется переводить предупредительные надписи и этикетки для все более непонятного Гюина.

– Ты же классицист. Ты не только переводами занимаешься, так ведь? – повернулся к нему Гюин. – Артефактами, да?

– Ну да, но ведь техники…

Холстен вдруг понял, что Гюин ставил его в неловкое положение настолько часто, что с его появления он не произнес вслух ни одной четко построенной фразы.

– Техники хотят услышать другое мнение. И мне нужно другое мнение.

Они вошли в отсек шаттла, где их уже ждал готовый к полету кораблик: люк открыт, пилот стоит рядом, читая что-то с планшета. Холстен предположил, что это – одно из тех одобренных произведений, которые Гюин вывел из обширной библиотеки «Гильгамеша», хотя среди экипажа велась оживленная торговля неодобренными книгами – текстами и съемками, которые должны были находиться в системе под замком. Гюин из-за этого ярился, но, похоже, прекратить не мог, и Холстен втайне подозревал, что это происходит благодаря тому, что цензура, которую он приказал Лейн ввести, не могла помешать главному нарушителю, а именно – самой Лейн.

– Ты должен радоваться возможности самому пройтись по спутнику, – напомнил Гюин, когда они заняли свои места и пристегнулись. – По следам древних и все такое. Мечта классициста, я бы считал.

Насколько мог судить Холстен, мечта классициста скорее заключалась в том, чтобы предоставить опасную работу другим, а самим сидеть и писать научный анализ работ древних, а позже, по мере развития своей карьеры, анализ работ других специалистов. Помимо этого (и о чем он никогда не скажет Гюину) к нему пришло гнетущее осознание: древние ему перестали нравиться.

Чем больше он о них узнавал, тем больше видел в них не покоряющих космос богоподобных идеальных созданий, какими раньше рисовало их его образование, но чудовищ: неуклюжих, драчливых, близоруких чудовищ. Да, они создали технологии, которые по-прежнему оставались недостижимыми для поколения Холстена, но все обстояло именно так, как он и опасался: сияющий пример Старой Империи заставил всю цивилизацию Холстена совершить роковую ошибку подражания. Стараясь стать древними, они решили собственную судьбу: им не достичь ни тех высот, ни каких-либо иных, что обрекает их на вечную посредственность и зависть.

Перелет к станции был коротким: разгон почти сразу же перешел в торможение: пилот умело оперировала физическими законами, поддерживая связь с «Гильгамешем» и той диспетчерской, которую создали на станции.

Станция представляла собой несколько колец, нанизанных на центральный цилиндр с невесомостью, где по-прежнему находился самый целый из всех термоядерных реакторов Старой Империи, какие когда-либо были найдены. Команде Лейн почти без труда удалось восстановить подачу энергии на спутник: древние устройства были готовы начать работу после своего тысячелетнего сна. Именно эта безупречно-изящная технология за счет подражания и повторения породила системы «Гильгамеша», доставившие их в дальний космос с потерей считаных процентов человеческого груза.

Благодаря тому, что часть колец уже вращалась, в некоторых частях станции установилась почти нормальная сила тяжести, чему Холстен был несказанно рад. Он толком не знал, что увидит, сойдя с шаттла, – но это первое кольцо станции уже было тщательно обследовано и описано, а затем и обжито сильно увеличившейся командой инженеров Лейн. Они с Гюином попали в поток энергии, шума и суеты: помещения и коридоры были заполнены свободными от работы технарями. Тут находились и импровизированный буфет с готовой едой, и рекреации, где установили экраны для показа съемок из архивов «Гильгамеша». Холстен успел заметить какие-то игры, тесные объятия и даже, кажется, какое-то театральное представление, что моментально прервалось при виде Гюина. Под присмотром Лейн инженерная группа превратилась в трудолюбивую, но непочтительную команду, и Холстен подозревал, что их Великий Вождь не пользуется всеобщим уважением.

– Ну и где эта штука? – спросил Холстен.

Его все сильнее занимали мотивы Гюина, поскольку, на его взгляд, тут не могло быть ничего такого, что требовало бы консультации классициста с его личным присутствием: все можно было решить удаленно. «Тогда зачем Гюин меня сюда притащил?» Возможных ответов было несколько, но ни один Холстену не нравился. Главной была мысль о том, что никакая связь между станцией и «Гильгамешем» не была особо защищенной. Любой, хоть немного разбирающийся в этих вопросах, теоретически мог ее прослушивать. Конечно, ни у кого и не могло быть чего-то такого, что требовало бы секретности, так ведь?