Самки – такие влиятельные, как Порция, – всегда имели возможность выбирать своих спутников-самцов, и хотя кого-то из них держали только для того, чтобы они танцевали вокруг самки (в буквальном смысле) и самим своим наличием подчеркивали важность этой самки, других обучали, делая из них умелых помощников. Та давняя Бьянка со своими лаборантами обнажила некую истину относительно гендерной политики пауков, жалуясь, что работа с самками связана со слишком сильной борьбой за власть. Древние инстинкты слабо скрыты под лаком цивилизации. Нынешняя Порция также вынуждена полагаться на самцов.

Сравнительно недавно она отправила банду самцов – отряд авантюристов, услугами которых и раньше часто пользовалась. Они все очень способные и привыкли взаимодействовать друг с другом с самого юного возраста, в бытность брошенными паучатами на улицах Большого Гнезда. Им было дано поручение, за которое, по мнению Порции, не взялась бы ни одна самка. Их наградой должна стать дальнейшая поддержка со стороны группы Порции: пища, защита, доступ к образованию, развлечениям и культуре.

Один из них вернулся – только один. Назовем его Фабианом.

Он приходит к ней сейчас в ее дом. У Фабиана не хватает одной лапы, вид у него изголодавшийся и измученный. Порция взмахом педипальп отправляет одного из незрелых самцов из яслей за пищей для них обоих.

«Ну что?» – нетерпеливым взмахом вопрошает она, наблюдая за ним.

«Условия хуже, чем ты думала. А еще я с трудом вошел в Большое Гнездо. Если есть подозрение, что паук пришел с севера, то самку прогоняют, а самца сразу убивают». Его речь – медленное шарканье лап – невнятна и прерывиста.

«Именно это случилось с твоими товарищами?»

«Нет. Я один вернулся. Они все погибли». Столь краткий панегирик… и это о тех, с кем он провел всю свою жизнь. Однако в мире Порции хорошо известно, что самцы не воспринимают все так остро, как самки, – и определенно не способны образовывать такие же узы приязни и уважения.

Юный самец возвращается с пищей: связанными живыми сверчками и растительными наростами с ферм. Фабиан с радостью забирает одно спутанное насекомое и вонзает в него клык. Он слишком измучен, чтобы возиться с впрыскиванием яда, и высасывает дергающееся существо досуха.

«В моровых городах есть выжившие, как вы и думали, – продолжает он, не прекращая есть. – Однако в их поведении нет ничего общего с нами. Они – как животные, только прядут и охотятся. Там есть и самки, и самцы. Моих спутников захватывали и поедали, одного за другим».

Порция встревоженно топочет:

«Но у вас получилось?»

Пережитое настолько повлияло на Фабиана, что он не сразу отвечает на ее вопрос, а спрашивает сам: «А ты не боишься, что я принес мор в Большое Гнездо? Очень вероятно, что я заразился».

«Мор уже здесь».

Его педипальпы медленно изгибаются в жесте покорности.

«У меня получилось. Я доставил трех паучат из зоны мора. Они здоровы. У них иммунитет, как, вероятно, и у тех, кто там живет. Ты была права… хоть это и вряд ли нам поможет».

«Неси их ко мне в лабораторию, – приказывает она, но, заметив, как трясутся его оставшиеся лапы, добавляет: – После этого весь дом в твоем распоряжении. Ты получишь награду за эту отличную службу. Просто проси, чего пожелаешь».

Он смотрит ей прямо в глаза, храбро – но он всегда был храбрым самцом, иначе не стал бы столь полезным инструментом.

«Когда я отдохну, то хотел бы помогать тебе в твоей работе, если позволишь, – говорит он ей. – Ты знаешь, что у меня есть Понимание биохимии, и я учился».

Это предложение удивляет Порцию – что видно по ее позе.

«Большое Гнездо – и мой дом, – напоминает ей Фабиан. – Здесь собрано все, чем я являюсь. Ты правда считаешь, что сможешь победить мор?»

«Я считаю, что должна попробовать, иначе мы все равно погибли».

Мрачная мысль, но ее логика неоспорима.

Холстен был ошарашен тем, сколько народа собралось, чтобы услышать новости. На «Гильгамеше» не было предусмотрено залов, так что местом собрания стал переоборудованный отсек для шаттлов, пустой и гулкий. Ему было интересно, где сейчас отсутствующие шаттлы: прикреплены к заброшенной станции или именно отсюда похитители-мятежники увозили их с Лейн. Все отсеки выглядели совершенно одинаково, а любые повреждения к этому моменту уже должны были устранить.

Погруженный в свои одинокие изыскания, он не отслеживал, сколько людей разбудили, чтобы помогать в освоении станции. Как минимум сто человек сейчас сидели в ангаре – и он был шокирован тем, что реагирует на них на грани фобии: слишком много, слишком близко, в слишком замкнутом помещении. В результате он застыл у самых дверей, осознавая, что подсознательно смирился с будущим, в котором общался бы с очень небольшим количеством людей, и, пожалуй, даже предпочитал именно это.

«И вообще, зачем мы все здесь?»

В конце концов, физического присутствия никто не требовал. Он сам мог бы продолжить работу и следить за докладом Вайтес на экране – или только слушать ее чириканье прямо у себя в ухе. Никто не обязан был перемещать свои фунты плоти сюда, чтобы довериться устаревшим глазам и ушам. И самой Вайтес совершенно не нужно было устраивать эту презентацию лично. Даже на Земле такое повышение научного статуса осуществлялось в основном дистанционно.

«Так зачем? И почему я пришел?»

Обводя взглядом собравшуюся толпу и слыша рокот их возбужденных разговоров, он предположил, что многие пришли просто ради общения, чтобы побыть с другими.

«Но это же не про меня, так?»

И тут он понял, что и про него, конечно. Он неразрывно привязан к социальному виду, каким бы одиночкой себя ни считал. Даже у Холстена была потребность взаимодействовать с другими людьми, сохранять связи между ним и всеми остальными. Даже Вайтес пришла не ради научного престижа или статуса в команде, а потому что ей нужно было протягивать руки – и знать, что их есть к кому протянуть.

Глядя на толпу, Холстен видел мало знакомых лиц. Если не считать Вайтес, то почти все члены основной команды были заняты на станции, а почти все, находящиеся здесь, в последний раз открывали глаза еще на Земле, так что о Керн и зеленой планете с ее ужасающими обитателями они знали только то, что им рассказали, – или из тех незасекреченных материалов, которые можно было получить из хроник «Гильгамеша». И хотя многие из присутствующих действительно были молоды, именно разница в информированности заставляла его чувствовать себя старым – словно он бодрствовал на несколько сотен лет дольше них, а не в течение считаных напряженных дней, проведенных в другой звездной системе.

Гюин устроился сзади, также держась особняком, и Вайтес вышла вперед, подтянутая и брезгливая, глядя на собравшихся с таким видом, словно сомневается, туда ли пришла.

Экран, который ее помощники установили, заняв почти всю стену позади нее, ожил, засветившись серым цветом. Вайтес придирчиво посмотрела на него и выдавила тусклую улыбку.