Мор поначалу незаметен, потом – деспотичен и, наконец, внушает истинный ужас. Его симптомы уже хорошо описаны, надежно предсказуемы… вот только по-прежнему не предотвратимы. Первым уверенным признаком становится ощущение жара в суставах, жжения в глазах, ротовом аппарате, прядильных органах, заднем проходе и легочных книжках. Далее следуют мышечные спазмы, особенно лап, – поначалу немногочисленные: запинки в речи, нервное пританцовывание – не вполне оправданное, – а потом конечности больной все хуже ей подчиняются, ведя ее невнятными, спотыкающимися и просто отчаянными и бессмысленными дорогами. Примерно к этому моменту, через десять-сорок дней после первых невольных подергиваний, вирус добирается до мозга. В этот момент больная перестает понимать, кто она и где находится. Она воспринимает окружающих иррационально. На этой стадии распространены паранойя, агрессия и бегство. Смерть наступает еще через пять-пятнадцать дней, а непосредственно перед ней возникает непреодолимое желание забраться как можно выше. Фабиан довольно подробно описал мертвый город, который он посетил еще раз: самые верхние ветки и расползающиеся паутины заполнены окоченевшими останками погибших, с устремленными вверх и в никуда остекленевшими глазами.

До появления первых четких симптомов вирус пребывает в организме своей жертвы в течение неизвестного времени, но часто вплоть до ста дней, медленно проникая в тело больной без явного для нее ущерба. Время от времени заразившаяся испытывает жар или головокружение, но у них могут быть и другие причины, так что об этих приступах обычно не сообщают, тем более что до того, как эпидемия охватила Большое Гнездо (как это уже случилось), тех, кого заподозрили в болезни, изгоняли под угрозой смерти. В результате находившиеся в инкубационном периоде становились частью случайно возникшего заговора, участники которого старались как можно дольше скрывать признаки болезни.

В течение этой ранней, якобы безобидной стадии болезнь умеренно контагиозна. Находясь достаточно долго поблизости от заболевшего, паук с большой вероятностью заражается, хотя самым легким способом передачи инфекции становятся укусы обезумевших жертв последней фазы мора.

В Большом Гнезде уже было шесть заболевших на последней стадии. Их убивали при первом же появлении – и на расстоянии. Уже по крайней мере в три раза большее число пауков находится на промежуточной стадии, и пока относительно них к согласию не пришли. Порция и другие утверждают, что исцеление возможно. Храмовые ученые молчаливо сговорились скрывать то, насколько плохо они представляют себе, что именно можно сделать.

Порция старается как можно эффективнее использовать добытое Фабианом. Паучата доставлены из города, погибшего от эпидемии, и ей остается только надеяться, что у них есть иммунитет и что он поддается изучению.

Она их обследовала и взяла образцы их гемолимфы – паучьей крови – для исследования, но пока все ее линзы и анализы ничего не показали. Она распорядилась, чтобы жидкости, полученные от паучат, скармливали или вводили больным с промежуточной стадией: некий способ переливания был разработан несколькими годами ранее. Из-за ограниченности иммунной системы пауков отторжение по группе крови проблемой не становится. В данном случае ее попытки результата не дали.

При работе с болящими она старается как можно дольше оттянуть тот момент, когда станет собственным подопытным, и использует Фабиана для контактов с самцами тех домов, где уже царит мор. Известно, что самцы немного более устойчивы в плане заражения, в отличие от самок. По иронии судьбы древняя наследственность связала изящество и выносливость их танцев ухаживания с надежностью иммунной системы, оказывая постоянное давление на естественный отбор.

Пока все использованные Порцией методы не дали результата и никому из ее соратниц не удалось ничего добиться. Она начинает уходить в спекулятивные отрасли, отчаянно пытаясь найти какой-то окольный путь, который спасет ее цивилизацию от погружения в варварство.

Она провела в своей лаборатории почти весь день. Фабиан отправился передавать новую порцию растворов самцам из запертых лепрозориев, в которые превратились зараженные дома. Она не особо верит в то, что эти растворы подействуют. Она чувствует, что дошла до пределов своих возможностей, которые не позволяют ей преодолеть громадную лакуну невежества, обнаруженную здесь, на самом краю познаний своего народа.

У нее гостья. В других обстоятельствах Порция отправила бы ее прочь, но она устала, безумно устала – и отчаянно нуждается в свежем взгляде. А ее гостья и воплощает в себе свежий – пугающе свежий – взгляд.

Ее зовут Бьянка, и она раньше входила в сообщество Порции. Она – крупная перекормленная паучиха, покрытая светлой щетиной, и ее движения полны дерганой нервной энергии, что заставляет Порцию задуматься, заподозрит ли кто-то дурное, если Бьянка заболеет.

Бьянка раньше тоже была храмовницей, но выполняла свои обязанности без должной уважительности. Ее любознательность ученого перевешивала благоговение жрицы. Она начала экспериментировать с кристаллом, а когда это обнаружилось, ее чуть было не изгнали из города за непочтительность. Порция и другие ее товарки за нее вступились, однако она лишилась своего положения в высоких слоях общества, потеряв как статус, так и подруг. Предполагалось, что она покинет Большое Гнездо или, возможно, умрет.

Однако Бьянка удержалась и даже преуспевала. У нее всегда был блестящий ум – возможно, это еще одна причина, по которой Порция, исчерпавшая свои мыслительные возможности, ее впускает, – и она торговала своими умениями, словно самец, служа менее влиятельным домам, а в конце концов образовала новое, свое собственное сообщество, составившееся из других недовольных ученых. В лучшие времена главные дома постоянно были готовы выразить им неодобрение или даже изгнать весь этот выводок, но сейчас всем все равно. У народа Порции другие заботы.

«Говорят, ты вот-вот найдешь лечение?»

Однако поза Бьянки и небольшая задержка в движениях очень хорошо передают ее скепсис.

«Я работаю. Мы все работаем. – В нормальной ситуации Порция преувеличила бы свои успехи, но она слишком утомлена. – Зачем ты здесь?»

Глядя на Порцию, Бьянка хитро шаркает: «Сестра, а почему я где-то появляюсь?»

«Сейчас не время».

Значит, Бьянка опять о своем. Порция горестно съеживается, а вторая паучиха подходит ближе, чтобы слышать ее приглушенную речь.

«Насколько я слышала, другого времени может не быть, – говорит Бьянка почти вызывающе. – Я знаю, какие сообщения приходят из других городов. Я знаю, сколько других городов уже вообще перестали посылать сообщения. Мы с тобой знаем, что нас ждет».

«Если бы у меня было желание и дальше думать об этом сейчас, я бы осталась у себя в лаборатории, – отвечает ей Порция разгневанным притоптыванием. – Я не допущу тебя к кристаллу Посланника».

У Бьянки дрожат педипальпы.

«У меня даже был мой собственный кристалл, ты не знала? А Храм прознал и отнял его. А я была близка…»