– Как вы знаете, я руководила изучением планеты, на орбите которой мы сейчас находимся. К настоящему моменту бесспорным можно считать тот факт, – тут она изволила чуть заметно кивнуть в сторону Холстена, – что мы прибыли на один из ряда проектов терраформирования, которые Старая Империя осуществляла непосредственно перед своим распадом. Предыдущий виденный нами проект был завершен и находился под карантином, установленным продвинутым спутником в непонятных целях. Как мы выяснили, работы в данном месте были прерваны во время самого процесса терраформирования, а станция управления брошена. Я в курсе того, что инженерный отдел взял на себя гигантскую задачу разобраться с этой станцией, тогда как я исследовала саму планету, выясняя, сможет ли она послужить нам домом.

В этом сухом и сжатом изложении не было ничего, что указывало бы на ее выводы – если таковые имелись. Это делалось не ради того, чтобы произвести впечатление или продлить неизвестность: просто Вайтес считала себя в первую очередь ученым и была готова излагать как положительные, так и отрицательные результаты с одинаковой откровенностью и не оценивая ценность или желательность итога. Холстену эта научная школа была знакома: она становилась все более популярной с приближением гибели Земли, когда положительные результаты находить было все труднее.

Вайтес обвела взглядом собравшихся, и Холстен попытался оценить ее лицо, язык тела – хоть что-то, что говорило бы, чего ожидать.

«Мы здесь остаемся? Летим дальше? Возвращаемся?»

Последний вариант тревожил его сильнее всего, потому что он был одним из тех немногих, кто непосредственно столкнулся с зеленой планетой Керн.

Экран посветлел: с серого до серого, а потом на нем возникла дуга темного горизонта: они смотрели на серую планету.

– Как вы могли заметить, поверхность этой планеты кажется странно однородной. Тем не менее спектрографический анализ демонстрирует обилие органики: все элементы, которые нам могут понадобиться для выживания, – сообщила им Вайтес. – Мы спустили пару дронов, как только вышли на стабильную орбиту. Изображения, которые вам предстоит увидеть, делали камеры дронов. Цвета подлинные, без ретуши и художественного вымысла.

Холстен никаких цветов не видел, если не считать серого, однако когда по шару медленно пополз рассвет, ему стали заметны контуры, тени: признаки гор, бассейнов, протоков.

– Как можно видеть, эта планета геологически активна, что могло быть необходимым условием для имперского терраформирования. Мы не знаем, связано ли это с тем, что данное свойство из всех землеподобных было бы сложнее всего создать искусственно (а может, и вообще невозможно), или же они на самом деле придали это свойство планете на раннем этапе. Надо надеяться, что полученная со станции информация поможет нам понять, как именно они осуществляли этот процесс. Не исключено, что когда-то в будущем мы сможем повторить это достижение.

И здесь хотя бы проявился намек на то, что эта мысль Вайтес немного радует. Холстен был уверен, что ее голос повысился на полтона, а одна из бровей даже дернулась.

– Здесь можно видеть полученные от дрона основные показатели условий на планете, – продолжила Вайтес. – Итак: сила тяжести примерно восемьдесят процентов от земной, медленное вращение дает примерно четырехсотчасовой суточный цикл. Температура высокая: терпимая у полюсов, допускающая выживание в северных широтах, но, видимо, за пределами человеческой выносливости ближе к экватору. Заметьте, что уровень кислорода всего около пяти процентов, так что, боюсь, удобного дома тут не будет. Тем не менее это хороший урок, как будет видно.

Изображение сменилось, давая гораздо более близкий вид поверхности: дроны летели значительно ниже, и по залу пробежал ропот – недоумения и тревоги. Серость была живая.

Вся поверхность, насколько могла зарегистрировать камера дрона, была покрыта густой переплетающейся растительностью, серой, как зола. Она пушилась похожими на папоротник вайями, выгибающимися друг над другом, раздвигая похожие на пальцы складки, чтобы ловить солнечный свет. Из нее вырывались фаллические башни, усеянные то ли почками, то ли плодовыми телами. Она покрывала горы до самых вершин. Она образовывала густой серый мох на всех видимых поверхностях. Картинки менялись, и Вайтес называла различные местности, а на карте мира возникали отметки в тех местах, где велись съемки, однако детали изображений практически не изменялись.

– То, что вы видите, следует считать грибом, – объяснила глава научников. – Единственный вид колонизировал всю планету, от полюса до полюса и на всех широтах. Сканирование поверхности под ним показывает, что топография планеты столь же разнообразна, как и следовало ожидать от суррогатиой Земли: тут есть морские бассейны, но без морей, речные долины, но без рек. Исследования заставляют думать, что организм, который вы перед собой видите, связал все водные запасы планеты. И, возможно, это даже единый организм. Никакого явного деления не наблюдается. Похоже, он способен на некий фотосинтез, несмотря на свой цвет, однако низкое содержание кислорода заставляет думать, что он химически отличен от всего, с чем мы знакомы. Неизвестно, был ли этот распространившийся вид задуман как часть процесса терраформирования, или же он стал результатом ошибки и именно его неустранимое присутствие заставило инженеров оставить свою работу, или же он появился уже после их ухода как естественный продукт не до конца законченного проекта. В любом случае я полагаю, что можно с уверенностью сказать, что эта штука здесь останется. Теперь это ее мир.

– Можно ли ее удалить? – спросил кто-то. – Может, мы могли бы ее выжечь, например?

Показное спокойствие Вайтес наконец нарушилось.

– Удачи вам в сожжении при таком низком количестве кислорода, – фыркнула она. – Кроме того, я рекомендую далее эту планету не исследовать. К тому моменту, когда мы создали внизу базу и провели некоторые пробные исследования, дроны начали демонстрировать признаки снижения работоспособности. Мы эксплуатировали их, пока можно было, но в конце концов оба отказали. Воздух там представляет собой практически суп из спор, и новые колонии грибов стремятся закрепиться на всех вновь появляющихся поверхностях. Кстати, пока я не забыла: после всех приключений в этой системе и в прошлой нам необходимо построить в мастерских новых дронов, как только появятся ресурсы. У нас их осталось мало.

– Разрешение дано, – отозвался Гюин от стены. – Займись этим. Думаю, можно заключить, что в ближайшее время это место нам домом не станет, – добавил он. – Но это не проблема. В приоритете у нас собрать на станции все, что получится, каталогизировать, перевести и понять, что именно мы можем пустить в дело. Одновременно мы предпринимаем серьезную проверку систем «Гильгамеша», по возможности их ремонтируя и заменяя. На станции масса устройств, которые можно будет использовать, если мы найдем способ соединить их с нашими. И не волнуйтесь насчет того, что мы не сможем жить на Грибной планете. У меня есть план. План имеется. С тем, что мы здесь обнаружили, мы сможем отправиться и взять то, что принадлежит нам по праву.

Эта речь так неожиданно переродилась в мессианское послание, что, похоже, даже сам Гюин был изумлен – но тут же повернулся и удалился. Его преследовали удивленные шепотки.