Милан оторвал нос от экрана и буркнул в сторону Эммы:

– Они не хотят при тебе говорить, потому что ты беременна, но у Голубки только что случился инсульт.

15 октября 2012 года

Я и не знал, что существуют такие маленькие гробы. На кладбище мы смогли с ней в последний раз попрощаться. На нее надели белую пижамку, связанную Нонной, и такой же чепчик. Мы положили в гроб рядом с ней фотографии наши и Жюля, а также всех, кто ждал ее рождения и любил, одного из трех плюшевых осликов, письма, которые мы ей написали, и одну из машинок старшего братишки.

Гроб закрыли. Я никогда раньше столько не плакал. В тот момент я думал, что так и не смогу остановиться. Ты едва не потеряла сознание, и тебе помогли сесть. Мы с тобой были едины в нашей боли.

Ты сжимала в руке крохотный шерстяной носочек, который на нее надели сразу после рождения. Второй лежал у меня в кармане рубашки. Возле сердца.

Собрались все наши близкие. Трогательные слова. Белые цветы. В этот день было много солнца. Выбранные нами мелодии. Рыдания. Объятия. Много любви.

Когда гроб опустили в землю, я услышал крик, который ты постаралась задушить в себе. И я ничего не мог сделать, чтобы тебе помочь, тело перестало мне повиноваться.

Все было кончено. Похороны Амбры стали нашим последним совместным делом с ней.

Бен утверждал, что не забыл ничего из того, что я ему описала в моих воспоминаниях. Но и я ничего не забыла из того, что он описал мне.

Я точно помнила, что почувствовала, когда интерн произнес слова, которые изменили все. Ужас. Я не испугалась, что это причинит мне боль, не испугалась смерти, я вообще не испугалась за себя. Мне стало страшно, что я буду вынуждена продолжать жить без той, на кого возлагала столько надежд, которую уже так живо себе представляла и с таким нетерпением ждала. Которую уже так сильно любила.

Я прекрасно помнила, как принимала перед родами душ. В белоснежной ванной комнате зеркало отражало женщину, несущую в себе жизнь. Вспенив дезинфицирующий гель, я размазала его по моей натянутой, обескровленной коже, испытав ни с чем не сравнимое удовольствие оттого, что я разделила этот момент с дочерью, которая готовилась вскоре покинуть мое тело.

Я помнила нежность ее щечек и маленьких ножек в моих ладонях, ее тяжесть на моих руках, вмиг обессилевших. Помнила, что подумала тогда: если я очень-очень сильно поверю в это, глазки ее откроются, и гнетущая тишина немедленно огласится ее громким криком.

Я помнила, как Бен достал телефон, чтобы ее сфотографировать, и что я сочла это неуместным. Но я никогда не перестану благодарить его за то, что он тогда сделал. Теперь отпечатки маленьких стоп, сделанные в роддоме, снимки УЗИ и эта фотография – все, что у меня есть на случай, если мне захочется провести немного времени наедине с моей доченькой.

Я помнила, как перестала принимать пищу; помнила, как опустошала под душем переполненные бесполезным молоком груди; как долго еще ощущала в пустом животе толчки маленьких ножек; помнила подушки, насквозь пропитанные слезами; помнила, как Жюль требовал назад свою маму, переставшую чувствовать себя его мамой; помнила черную дыру, в которой я оказалась, убежденная, что мне из нее уже не выбраться.

В моей памяти сохранились все сочувственные взгляды, все руки, старавшиеся держать мою, все сдерживаемые с трудом слезы близких, их предложения о помощи, материальной в том числе, всю их благожелательность и любовь, которой они нас с тобой окружили. Я помнила и свою боль, которую я испытывала от бестактности и непонимания все тех же близких: «Вы еще так молоды, у вас будут и другие дети», «В природе все предусмотрено, и, если такое случилось, значит, этому суждено было случиться», «Все-таки это легче сейчас, когда вы еще ее не узнали как следует, гораздо хуже было бы ее потерять, например, в двухлетнем возрасте».

Я ничего не забыла, но боюсь, что однажды это произойдет. Боюсь, что время сотрет детали, изменит истину. Однажды ночью, совсем недавно, я вдруг поняла, что больше не помню, как я ее целовала. Я знала, что поцеловала ее, но не могла вспомнить, как это было, куда поцеловала: в лоб, щечку, носик, губки? Картинка улетучилась, я перестала помнить ощущение своих губ на ее коже.

Иногда мне хочется, чтобы время остановилось навсегда, чтобы не отдаляло ее от меня еще больше.

22 октября 2012 года

И вот однажды утром – на третью неделю после потери Амбры – ты вышла из спальни. Ты помылась, поела и улыбнулась. А потом взялась убирать квартиру, за исключением ее комнаты.

Вечером, уложив Жюля, ты сказала, что позвонила в социальную службу и намерена прервать свой декретный отпуск и возобновить работу – поскольку в данном случае, по закону, отпуск по беременности и родам сохранялся в полном объеме. Ты считала, что это глупо, и была решительно настроена вернуться в агентство.

Мне-то показалось, что твое решение не вполне обдумано, ведь ты столько дней провела взаперти в неадекватном состоянии. Была ли ты вообще способна приступить к работе? Я спросил, действительно ли ты хорошо себя чувствуешь и не лучше ли было бы нам обсудить это вместе. Но ты так на меня тогда взглянула, что я понял твое твердое намерение ни с кем ничего не обсуждать. А потом ты сказала, что мы больше не должны возвращаться к этому разговору. Что мы больше не будем никогда говорить о том, что с нами произошло.

Затем ты встала и вышла из комнаты, заявив, что тебе необходимо поехать в автосервис помыть машину.

Для Голубки ее неожиданный инсульт прошел почти без последствий. Почти.

– Они не разрешили мне даже самой надеть халат, представляешь? И укладку я не могу подправить, ничего мне не разрешают!

Лежа в отделении интенсивной терапии, она явно не ощущала никаких неудобств от недавно произошедшего с ней несчастного случая. Почувствовав, что она больше не владеет левой рукой, к счастью, Голубка догадалась воспользоваться правой и позвонить в «неотложку». Ей вовремя была оказана помощь, и с тромбом успешно справились. На следующий день ее должны были перевести в обычную палату, где ей предстояло провести несколько дней под наблюдением врачей, прежде чем вернуться домой. В ожидании этого счастливого события я, мама и брат по очереди навещали ее, стараясь не утомлять долгими визитами и все же скрашивая ее одиночество.

– Скоро ты вернешься к себе, и уж там будешь надевать все, что только захочешь.

Она скривилась и взглянула на меня неприязненно.

– Стоило бы мне каждый день получать инсульты, чтобы вам пришлось почаще меня навещать…

Мне не удалось удержаться от смеха.

– Если ты пришла, только чтобы посмеяться надо мной, можешь возвращаться!

– Перестань, Голубка! Я пришла, потому что мне приятно провести с тобой время, так давай не будем его портить.