– Полагаю, нам нужно поговорить.

11 октября 2012 года

Мы предполагали, что вернемся домой с маленькой девочкой, а вернулись с пустыми руками. К счастью, Жюль был слишком мал, чтобы это понять.

Я закрыл дверь в детскую Амбры. Ты настояла, чтобы на ней оставалась табличка с ее именем.

Всю неделю ты провела в нашей супружеской постели. Словно поставила жизнь на паузу. Ты отказывалась есть, мыться, говорить, видеть людей, которые осмеливались продолжать жить. Мне пришлось взять на себя заботу о Жюле – кроме детского садика, он все время проводил только со мной. В отличие от тебя, мне было необходимо соприкасаться с жизнью. Я занимался спортом, встречался с людьми, таскался по магазинам. Делал все, чтобы доказать себе, что жизнь продолжалась.

Я часами сидел возле тебя, молча. Мне было страшно оттого, что столько боли могло сосредоточиться в таком маленьком помещении, и я опасался, что она и меня засосет окончательно. С каждым приходящим днем я старался делать хотя бы маленький, но шажок к выздоровлению. Ты же своим состоянием убивала целые три жизни.

Мне было очень плохо, но мне хотелось, очень хотелось выкарабкаться, перестать страдать.

Тебе было очень плохо. Просто очень плохо. И все.

– Я тебе все расскажу, а потом мы больше не будем об этом говорить. Никогда, ты меня поняла?

– Ты не обязана ничего рассказывать.

Сестра утащила меня в свою комнату и улеглась на постель, скрестив руки на животе.

– Знаю, что не обязана. Но мне кажется, я почувствую себя лучше, если выскажусь, будто бы побываю на исповеди.

Я, конечно, пришла в восторг от своей новой роли священника.

– В школе у Сидни есть подружка, это ее лучшая подружка, по имени Марго. В прошлом году однажды вечером она у нас переночевала. В ту неделю ее отец, Камиль, должен был остаться на ночное дежурство, он-то нам ее и привел. Жером тогда улетел в Майами. Пару минут мы с ним пообщались, ровно столько, чтобы он дал мне кое-какие рекомендации, а я его заверила, что с Марго все будет в порядке. И в то же время между нами словно пробежал ток. Да такой сильный, что он даже остался с нами поужинать…

Она немного помедлила, затем продолжила свой рассказ так, словно говорила сама с собой.

На следующей неделе Камиль ей перезвонил. Оказывается, он непрестанно думал о ней и захотел с ней встретиться. Она разыграла недоумение, но, что греха таить, с того вечера она и сама не в состоянии была думать ни о чем другом. Она сопротивлялась сначала: нет, она уж точно не из таких женщин. Она чувствовала себя безнадежно испорченной, даже когда тайком просматривала в каталоге «Редут» страницы с мужским нижним бельем, а тут такое!

В течение следующего месяца он ей то и дело звонил, повторяя, что она заслуживала большего счастья, чем вечно отсутствующий муж, что она просто потрясающая. Она слушала слова, наполнявшие ее уверенностью в собственных чарах, однако оставалась неприступной твердыней. А потом все прекратилось. Ни единого звонка, ни одного сообщения. Так прошла неделя, потом полмесяца. На третьей неделе, когда Жером опять уехал в Нью-Йорк, Эмма уговорила дочку снова пригласить любимую подружку к ним переночевать. Камиль привел ее и остался на ужин. И не только на ужин.

– Это продлилось недолго, я быстро пришла в себя. И поняла, что совершила ошибку, ужасную ошибку. С ним у меня возникло ощущение свободы, будто я слетела с тормозов. Впервые за столько лет мне ничего не требовалось контролировать. Но эту связь необходимо было прекратить, и когда Жером предложил мне завести еще одного ребенка, я увидела в этом подходящий предлог.

Однако в случае с Камилем все оказалось совсем не так просто. Сначала он пытался ее удержать, удвоив ласки и комплименты, то есть действовал вполне приличными методами, но потом, когда маска была сорвана, под всеми этими нежностями и поцелуйчиками ей открылось нечто весьма неприятное. Начались оскорбления, угрозы, шантаж, что он раскроет их связь Жерому, испортит ей репутацию в школе, короче, он буквально применил на практике все рекомендации «Руководства для оскорбленного эго». Сестра не на шутку испугалась. Не сразу после возвращения мужа, но все-таки она ему открылась.

– Он сказал, что заметил, что со мной что-то не так, однако подобного и представить не мог. Надо ли говорить, что он был просто уничтожен, и мне показалось, что он никогда не сможет меня простить.

Эмма вздохнула, и я воспользовалась этим, чтобы вставить слово:

– В Аркашоне я услышала, как Жером разговаривал по телефону с какой-то Камиллой. Тогда я не сомневалась, что это женщина и что он тебя обманывает. И я долго мучилась сомнениями, рассказать тебе обо всем или нет…

– Он бы никогда так не поступил. Верность для Жерома очень важна, его мать всю жизнь страдала от измен его отца, и он очень сильно по этому поводу переживал. Его единственная любовница – работа. Иногда я чувствую себя одинокой, но ни в чем другом я не могу его упрекнуть.

Да это еще и мягко сказано, ведь ты знаешь Жерома: его сдержанность, одежда, монашеский образ жизни, все это и привело…

– А Камиль не желает тебя отпускать?

– До последнего времени он за меня цеплялся, но поскольку возможность шантажа исчезла, он отстал. А тут, узнав, что я беременна, вдруг вдолбил себе, что он – отец ребенка.

– А это не так?

– Это могло быть, если бы его сперматозоиды шесть месяцев где-то блуждали, прежде чем найти мою яйцеклетку.

Я рассмеялась, сестра вслед за мной, но затем она снова стала серьезной.

– Считай, что этого разговора никогда не было.

В моем взгляде появилась насмешка, просто чтобы ее позлить.

– Ну, это мы еще посмотрим… Ты и правда считаешь меня большой эгоисткой?

– Да конечно же нет! Если тебе кто-нибудь скажет подобное, пошли его ко мне, я быстро набью ему морду!

Мы посмотрели друг другу в глаза, смеясь, как когда-то в детстве: лучшие подруги, наперсницы, верные сообщницы. Не остались ли в нас, где-то глубоко, под многослойной коркой взрослости, все те же дети, которыми мы когда-то были?

Эмма перекатилась на бок и встала с кровати. Поддерживая ее, я помогла ей добраться до гостиной.

Дети были поглощены мультфильмами. Милан склонился над планшетом. Мама, стоя у окна, разговаривала по телефону. За столом отец, брат и Томас выглядели как-то странно, они казались встревоженными. Никто не разговаривал. И хорошо. Главное, чтобы отец не спросил, кто из этих двоих – невеста.

– Что происходит? – поинтересовалась Эмма, заваливаясь на кушетку.

– Ничего-ничего, – отводя взгляд в сторону, ответил отец.

– Надеюсь, никто не умер? – насмешливо произнесла я.

Отец посмотрел на меня с ошарашенным видом.