— А что выкладывать? — пробормотал Холодов. — Нечего, можно сказать…

— Ты тут не прибедняйся! — недовольно выкрикнул Березин. — Рассказывай все! Что это за хреновина, мать ее?! Только невинного из себя не строй! Чего с парнем стало?

— Я правда не знаю… — стал оправдываться Холодов. — Я понятия не имею, что с ним случилось! Понятия не имею, что там внутри… Честное слово!..

— А кто тогда знает?! — выпалил Березин. — Кто тогда знает?! Я, что ли? Кому сюда надо было, ни жить, ни быть, спрашивается?! Мне, что ли?..

— Саня, не кипятись, — Я попытался немного осадить Березина. — Дмитрий Андреевич, не хотите ли вы сказать, что вообще ничего не знаете про данное явление? Что вы, вообще, видите его впервые?..

— Это не совсем так…

— Простите, а чем же тогда занимается ваша комиссия?

— Многим занимается, — ответил Холодов. — В том числе и тем, что к этому случаю не относится…

— Это чем же? — осведомился Березин.

— Что к этому случаю не относится, — тихо, но твердо повторил Холодов.

— Но нас интересует этот случай, — сказал я. — И ему подобные. Так были подобные случаи, все-таки? Судя по вашим фразам в кабинете Медведева, они были.

— Были, — с вздохом сказал Холодов. — Хотя и немного.

— Ну и что? — сказал я, чувствуя, что его все время надо подпинывать. Говорите же, господи! Чего вы так трясетесь-то? Хотите, мы вам расписки напишем? О неразглашении, или еще там какие…

— Расписки вам и так придется написать, — заметил Холодов. — В любом случае. Такие у нас правила…

— Так в чем же дело!? — недовольно сказал Березин. — Чего тогда кокетку из себя строить, я не понимаю?!

— Послушайте вы! — нервно бросил Холодов ему. — Что вы постоянно мне тут… Как будто я виноват, что парень туда сунулся! В конце концов, взрослые же люди!..

— Ладно, тихо! — сказал я. — У нас нет времени выяснять отношения. Вы можете вразумительно сказать, что вы знаете об этой штуковине?

— Да практически ничего! — воскликнул Холодов. — Понимаете, практически ничего! В этом все и дело. Мы знаем только, что эти излучения возникают неожиданно и всегда в местах, достаточно отдаленных от населенных пунктов. Знаем еще, что они во время своего существования меняют цвет. Сами же видели…

— Ну, видели, — буркнул Березин.

— Но не это главное, — сказал Холодов. — Главное в другом. В том, что эти излучения существуют очень недолго! Всего несколько часов! А потом бесследно исчезают. И когда мы, предположим, прибываем на место, то уже все… В общем, не везло до сих пор. И никто из людей, по нашим данным, не был с этими явлениями в близком контакте.

— Значит, нынче повезло? — сказал я.

— Вот именно, — пробормотал Холодов, слегка возбуждаясь. — Вы, Иван Константинович, думаете, с чего такая спешка? Тут, можно, сказать, стечение обстоятельств… Я в городе, вообще, оказался случайно. Проездом просто. А тут, как обычно, со спутника засекли… Москва меня достала, начальство говорит, что хочешь сделай, но не проворонь. Тем более что не так далеко от города… Раньше гораздо дальше бывало. То где-то в степи, вообще за десятки километров… А тут такой шанс! Вы понимаете или нет?! — воскликнул он. — Мы с вами, можно сказать, первые люди, которые наблюдают это явление! Первые! До сих пор еще никому не удавалось! Понимаете вы?!

— Я понимаю только одно, — сухо сказал я. — Что мой бортинженер, молодой парень двадцати пяти лет влип в очень скверную историю. И ему сейчас нужна помощь. Вот это я понимаю!

— Конечно, конечно, — торопливо закивал Холодов. — Безусловно. Он, вообще, для науки сейчас бесценен! Он побывал там, в самом, так сказать… Это даже трудно переоценить…

— Перестаньте! — оборвал я его. — Это он для матери своей бесценен! Для невесты бесценен… А не для вашей науки! Вашей науке только бы лапу на что-нибудь наложить. Знаем вы вашу науку…

— Зря это вы так… — сконфуженно произнес Холодов.

— Да что ты с ним, Иван… — сказал Березин, морщась. — Ни чего он не знает. Время зря теряем. Что делать будем, командир?

— Носилки будем делать, — сказал я, выпрямившись.

Холодова мы оставили возле Прохорова — все равно толку в этом деле от него не было никакого — а сами пошли на поиски подходящего кустарника для носилок. На это у нас ушло минут, наверное, пятнадцать или больше. Уже потом, когда мы заканчивали делать носилки, Березин мне сказал:

— Знаешь, я, кажется, понял, что тут не так. В этом лесу.

Я в ожидании уставился на него, и он пояснил:

— Здесь тихо. Как в могиле. Птиц не слышно. И вообще, ни одной живности нету… Я, когда догадался, специально стал наблюдать вокруг. Хоть бы одна букашка! Шиш! Все будто повымерли…

— Но так в лесу не бывает.

— В том и дело, что не бывает… Это означает, знаешь что? — спросил Березин. — Они все ушли, понял?! Слиняли отсюда подальше. Животные они на такие дела чувствительные, я знаю… Дело запахло керосином — они и ушли.

— Это мне не нравится, — мрачно сказал я. Я понял, что Березин насчет живности был абсолютно прав. — Это погано, ой, как погано!..

— Тикать отсюда надо, Иван! — сквозь зубы сказал Березин. — Там смерть, Он указал рукой на розовое облако в кустах. — А если этот белобрысый артачиться начнет, я ему по-простому, по-нашенски объясню.

— Не переживай, — сказал я. — Не начнет. Он и сам напуган, по-моему.

Когда мы сделали, наконец, носилки и вернулись, то застали Холодова находящимся в крайней степени озабоченности. Он снова держал в руках видеокамеру.

— Мне кажется, он начинает менять свет, — сказал он. — А аппаратура не хочет работать, чтоб ее!.. Голову даю на отсечение: вернемся — заработает! Это его фокусы…

Вдруг Прохоров зашевелился. Он издал короткий стон и поднес руки к лицу. Мы стремительно присели рядом. Шок, наверное, проходит, мелькнула у меня мысль. Впервые за все это время глаза его задвигались, Прохоров медленно обвел всех взглядом и снова прикрыл веки.

— Командир, — хрипло выговорил он. — Уходите отсюда скорее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я его.

— Бегите, — прошептал он, не открывая глаз. — Меня оставьте, а сами бегите. Слышите?

— Не болтай ерунды, Лешка! — строго сказал я. — Уже уходим. Все вместе.

— Отходняк, похоже, начинается, — произнес Березин.

— Это не ерунда, — продолжал Прохоров просящим тоном. — Бросьте меня. Я уже не существую, поймите… Иван Константинович, пожалуйста!.. Я прошу… Я никуда не хочу.

— Помолчи, — сказал я ему. — Все будет хорошо. Потерпи.

— Ничего не будет, командир, — проговорил Прохоров отчетливо. — Все уже было. Я вам хочу сказать кое-что…