Унас уходит целых полчаса, чтобы собрать все, что нужно, идождаться, когда приедет Харон, сотрудник Аида, сдвумя помощниками идоставит все домой. Только войдя впарадную дверь, яосознаю, что не впервый раз за сегодня мысленно назвала это место домом. Что здесь ячувствую себя как дома больше, чем когда-либо чувствовала впринадлежащем матери небоскребе, даже вприсутствии сестер.

Меня пронзает вспышка паники. Неважно, как сильно мне нравится проводить время сАидом, это место не может стать мне домом. Яслишком многим пожертвовала, попросила сестер пожертвовать слишком многим, итеперь не могу не довести дело до конца. Как только мне исполнится двадцать пять, ядолжна уйти. Забрать свой трастовый фонд ипроложить себе путь из Олимпа. Если не сделаю этого… то вчем вообще был смысл?

Япроменяю одну красивую клетку на другую.

Аэтого ядопустить не могу.

–Аид, мы опоздаем.

Ясижу на полу, ана моих коленях играют три черных щенка. Большую часть дня они привыкали кновому пространству, имы решили разобрать ближайшую квнутреннему двору комнату, чтобы было легко выводить их «на горшок». Нужно так много всего обдумать, что япочти отвлекся от того, что будет дальше.

Почти.

Яподнимаю взгляд, иуменя перехватывает дыхание. Персефона красива во всех своих нарядах, но вчерном просто сногсшибательна. Насыщенный цвет оттеняет ее золотистую кожу исветлые волосы. Не затмевая ее яркость, он создает впечатление, будто солнечный луч каким-то непостижимым образом сумел пробраться вподземный мир. Платье, словно слой масла, окутывает ее кожу, стекая от груди по бедрам испадая на пол возле ног.

Она похожа на чертову королеву.

–Аид?

Мысленно встрепенувшись, явсе равно не могу отвести от нее взгляд.

–Ты прекрасно выглядишь.

Она осматривает свой наряд ипроводит ладонями по бедрам.

–Сэтим платьем Джульетта превзошла саму себя. Оно обманчиво простое, но крой иткань просто непревзойденные.

Яосторожно снимаю щенков со своих коленей ивстаю на ноги.

–На ком-то другом оно бы не выглядело так восхитительно.

–Атеперь ты дразнишь меня.– Но она улыбается, точно ее радуют мои комплименты. Мне приходится сдержать порыв ине давать обещания, что буду каждый день делать ей комплименты, раз от них ее лицо приобретает такое выражение. Заметила ли она, как неспешно расслабилась ираскрылась за последние несколько недель? Язаметил. Она перестала тщательно следить за своими словами, перестала воспринимать каждый разговор как поле битвы, из которой может не выбраться. Еще одно явное свидетельство ее доверия.

Того, что она чувствует себя вбезопасности.

Персефона кивком головы указывает на щенят, выражение ее лица становится снисходительным.

–Ты уже думал, как назовешь их?

–Собака.– Яговорю не всерьез. Атолько чтобы увидеть, как она закатывает глаза.

Персефона не разочаровывает.

–Аид, утебя три собаки. Нельзя называть их всех «собакой». Им нужны клички.

–Цербер.– Яуказываю на самого крупного из трех щенков, который даже вэтом возрасте уже вожак.– Этого зовут Цербер.

–Мне нравится,– улыбается она.– Теперь двух оставшихся.

–Яхочу, чтобы ты дала им имена.

Она хмурит брови, ивпервые смомента, как она зашла вкомнату, вид унее становится нерешительным.

–Не думаю, что это хорошая идея.– Потому что она уйдет.

Чутье подсказывает мне отступить, защитить себя, но близость момента разлуки делает меня безрассудным.

–Персефона?

–Да?– Неужели яслышу надежду вее голосе? Боюсь предполагать.

Ябы мог сейчас сказать ей множество вещей ихочу это сделать. Проведя сней последние несколько недель, ястал так счастлив, как не был еще никогда на моей памяти. Она то бросает мне вызов, то восхищает. Мне кажется, что даже спустя десятилетия, она сумеет меня удивить. Внезапно яиспытываю отчаянное желание, чтобы эта зима никогда не заканчивалась, весна не наступала, амы сней остались здесь навечно.

Но нет никакой вечности. Не для нас.

Шагнув кней, яберу ее лицо владони.

–Если бы мы были другими людьми вдругих обстоятельствах, ябы встал на колени иумолял бы тебя остаться, когда закончится зима. Ябы перевернул небо, землю исаму преисподнюю, лишь бы ты была со мной.

Она смотрит на меня своими карими глазами иоблизывает губы.

–Если бы…– Ее голос звучит так нерешительно, что мне хочется заключить ее вобъятья, но вто же время яне хочу даже пошевелиться из страха, что она так ине закончит фразу. Но она не заставляет меня долго ждать.– Если бы мы были другими людьми, тебе бы не пришлось умолять. Ябы обосновалась вэтом доме, итолько катастрофа заставила бы меня уйти.

Если бы. Ключевое слово, жизненно важное слово, которое запросто могло бы обернуться стометровой стеной между нами ибудущим, которого мне хватает глупости желать.

–Но мы не другие люди.

Ее глаза начинают блестеть.

–Да. Мы не другие люди.

Все мое тело наливается тяжестью, как только правда пробирает меня до нутра. Ялюблю эту женщину. Мне приходится собраться сдухом, чтобы не следовать своим словам. Не встать перед ней на колени, умоляя остаться. Выкидывать такой номер нечестно по отношению кней. Яне хочу быть очередным надзирателем, которым она со временем начнет пренебрегать. Персефона хочет стать свободной исможет достичь этого, только покинув Олимп. Яне могу допустить, чтобы из-за меня она не осуществила свой план. Отказываюсь быть помехой.

Голос звучит хрипло, когда янаконец произношу слова. Не те, что заставят ее остаться со мной. Быть может, ялюблю ее– черт, от одной этой мысли голова идет кругом– но если признаюсь ей вэтом, все изменится. Яне устрою ей такую ловушку.

–Оставь мне частичку себя, маленькая сирена. Дай щенкам клички.

Она поджимает губы ивконце концов кивает.

–Хорошо.– Персефона отступает назад, ияотпускаю ее. Смотрю, как она наклоняется приласкать щенков, которые пытаются вскарабкаться по ее ногам.– Этого будут звать Харибда.

–Харибда?

Она пропускает мой вопрос мимо ушей.

–Аэта малышка будет Сциллой.

Яморгаю.

–Эти имена просто… нечто.

–Правда ведь?– она отвечает озорной улыбкой.– Такими они ивырастут, яуверена.

Вкомнату врывается Джорджи и,взглянув на нас, упирает руки вбока.

–Почему вы все еще здесь?

–Придумываем щенкам клички,– непринужденно говорит Персефона.– Знакомьтесь сЦербером, Харибдой иСциллой.

Джорджи кивает, словно это совершенно нормальные, предсказуемые имена.