– Боюсь, что вожака им искать и не понадобится, – вздохнул Субудай. – Ты забыл про крепости урусов, стоящие на их земле. Когда волк режет отару, даже глупые овцы сбиваются в общую кучу, поближе к сторожевым собакам.

«Вот оно, – внезапно понял джихангир. – Скорее всего, сотника перехватили, он не смог передать мое повеление Бурунчи. Потому тот идет неспешно. Ведь пушки, которые стояли на стенах Оренбурга, очень тяжелые, и везти их быстро невозможно. Значит, и на стенах Яика точно такие же. Получается, что все в порядке, нужно лишь немного обождать. Сейчас на очереди переговоры с кааном урусов, а не взятие городов Булгарии, так что это ожидание мне не повредит».

Хан успокоился и, отогнав прочь глупые опасения, принялся распоряжаться далее. К вечеру все необходимые распоряжения были отданы, а к утру весь стан пришел в движение.

Монголы шли к Булгару налегке, ночуя прямо возле своих коней. Юрт ставили лишь три – для Вату, его брата Берке и Субудая. Нукеры выезжали с ними заранее, обгоняя всех, и когда знатные хозяева останавливались на ночлег, походные жилища уже ждали их. Услужливый баурши[102]зорко следил, чтобы все было в порядке, и радовался тому, что, вопреки обыкновению, хан не взял с собой в поход на Булгарию ни одной жены.

С бабами пришлось бы помучиться – то не так, и это не эдак, а с ханом все гораздо проще. Бату, утомленный за день уймой дел и забот, торопливо принимался за простую трапезу и ложился спать. Оставалось только заменить ему гутулы[103], поставив на кошму высушенную пару с сухим войлоком внутри, вот и все.

Добродушный толстяк Орду, как и всегда, был рад увидеться со своим братом. В его сердце не было зависти к более удачливому, смелому и честолюбивому Бату. У него не хватало ума, чтобы угнаться за ним, но доставало мудрости, чтобы не только понять, но и смириться с этим.

Толстяк ласково лизнул его щеку[104]и чуть виновато произнес:

– Я не хотел, чтобы ты получил эту весть в пути, где некогда над нею размышлять, а потому не стал посылать к тебе гонца.

Бату вопросительно посмотрел на брата.

– Каан урусов, дойдя до Камы, повернул и пошел вдоль по ней в сторону Каменного пояса[105], – пояснил Орду и с гордостью заметил: – Наверное, он узнал про то, что сюда идут твои тумены, и очень напугался.

Хан задумался. Если бы урус и впрямь испугался, то повернул бы своих воинов обратно. Понятным было бы и его поведение, если бы он просто остался стоять на месте – не доверяет и готов, в случае чего, к битве. А вот этот поворот истолкованию не поддавался. Получалось, что Константин оголяет проход, который ведет прямиком на Русь. Он что, выказывает тем самым покорность, подобно волку, который проиграл в поединке и теперь подставляет победителю свою шею?

Бату хмуро посмотрел на Субудая, но мудрый полководец, чье мнение джихангир ценил очень высоко, почти как свое, разве что чуть пониже, только недоуменно закряхтел и ничего не сказал.

– И куда нам теперь идти? – не выдержав, сердито спросил хан у своего наставника утром. – Зачем он пошел туда? Может, решил подойти к Биляру, чтобы упросить Абдуллу тоже выслать ко мне послов с согласием поделиться с Мультеком? Но для этого не обязательно идти туда самому. Тогда что он задумал?

Субудай закряхтел еще сильнее. Сознаваться в том, что он не понимает, – не хотелось, да и отвык он от этого, а что говорить, он и впрямь не знал. Но тут, на его удачу, прискакал гонец от Шейбани, и все сразу стало на свои места.

Тот сообщал, что в урусов, которых он, по повелению Бату, осадил у реки, вселились злобные духи, и они до сих пор не перестают сопротивляться его доблестным воинам. Сражаясь, словно страшные мангусы, они не хотят вложить свои сабли в ножны и покорно склонить голову перед братом великого джихангира. Более того, они уже соорудили себе укрепления, сидя за которыми беспрепятственно убивают его воинов.

Подойти же к ним пока не получается, хотя он, Шейбани, уже послал туда, как и было велено, одну, а затем еще одну тысячу воинов, которых как раз не хватило для решающего штурма города. Если Бату прикажет, то можно послать и еще, но с оставшимися не то что штурмовать, но и вести осаду Биляра будет невозможно.

Подтекст сообщения содержал в себе явный вопрос: «А может, ну ее, эту тысячу? Биляр-то поважнее будет. Там добыча, а с урусов-то что возьмешь?»

Бату было понятно, что теперь Шейбани запросто может оправдать свою неудачу неукоснительным выполнением повелений брата. Да что там, уже оправдывает. Он раздраженно посмотрел на гонца, собираясь сказать что-то резкое, но тут новая мысль схлестнулась с вопросом, на который он искал и не мог найти ответа, и мгновенная догадка тут же пришла в голову: «Так вот же объяснение. Именно к ним, попавшим в ловушку, и направляется каан, вознамерившись выручить из беды».

И тут же, следом за ней вторая: «Получается, что у Константина нет или почти нет пушек, иначе он не пошел бы на такое опасное дело. Ведь этим шагом он ставит под угрозу все свое войско. Если я запру моими туменами проход обратно, а я так и сделаю, то в капкане окажется все его войско».

А вдогон прилетела и третья мысль, самая радостная: «Да он просто не знает, что я снялся с места и теперь могу одним прыжком закрыть эту дорогу! Значит, следовало…»

– Передай Шейбани, чтобы он послал туда две или даже три тысячи своих воинов, но сломил непокорных урусов. Если и их окажется мало, пусть пошлет столько, сколько нужно. И скажи ему, что я прощаю неудачу под Биляром, но если он не одолеет урусов – не прощу!

Субудай, сидевший рядом, только одобрительно крякнул, но вслух не произнес ни слова. Лишь позже, когда гонец удалился, он спросил:

– Думаешь успеть разбить их до подхода каана?

– И не просто успеть, – отозвался Бату. – Мы посадим воинов Шейбани на их место, а я нападу на него со спины, когда он будет на подходе туда. Когда же он повернется ко мне лицом, чтобы огрызнуться в ответ, и примет бой, Шейбани вонзит саблю ему под лопатку.

– А что говорят твои люди, Орду-ичен? – осведомился Субудай у толстяка. – Сколько туменов у каана?

– У него две тысячи воинов посажены на коней, – ответил тот. – Пеших же, если считать по кострам, два тумена, – и попросил Бату: – Брат, позволь моим людям тоже принять участие в этой битве. Город не убежит со своего места. Я могу оставить близ него половину своих воинов, а вторую повести с тобой.

Джихангир хотел было ответить согласием, но верх взяла осторожность. Ни к чему рисковать, когда можно обойтись без этого.