Я сознавал, что мир по-прежнему существует за пределами этой комнаты и мне придется вернуться в него, что меня выбросит в него, что я продолжу свою жизнь, буду принимать решения в яростном мире. И что в эту жизнь, мою жизнь, не будет – не может быть – включена эта женщина и то, что я испытывал, что чувствовал по отношению к ней – как это ни невероятно – с той встречи в Милазии полгода назад.

– Ты, наверное, был очень хорошим учеником в Авенье, – сказала она.

Мы какое-то время молчали, только дышали. Ее рука лежала на моем бедре.

– И ты это говоришь, потому что?..

– Потому что ты быстро учишься, синьор Черра.

– Тогда нас здесь таких двое, – ответил я. – Если мне позволено это сказать.

Она рассмеялась.

– Тебе позволено.

– Полагаю, человека могут убить только за то, что он прикоснулся к тебе.

– Значит, этот человек должен очень сильно захотеть прикоснуться ко мне.

– Да, – согласился я.

Ее смех снова зажег во мне желание. Хотя его и не нужно было особенно разжигать. Я поднес ее руку к своим губам, поцеловал ладонь, пальцы. Потом спустился ниже на постели, которая была очень просторной – на ней могли бы спать четыре человека; вероятно, так и случалось многими ночами в загородной гостинице.

Я поцеловал ее груди, спустился вдоль живота и поцеловал там. Провел губами по шраму на ее бедре. Позволил пальцам соскользнуть в пространство между ее ногами и двигаться по кругу, как она только что научила меня. У нее вырвался чудесный звук, что-то между вздохом и мольбой. Я соскользнул еще ниже и проник туда ртом.

– Данио, тебе не обязательно делать это снова, – прошептала она.

Я приподнял голову. Она смотрела на меня вдоль своего тела. Ее соски стали твердыми, как незадолго до этого.

– Ты не хочешь, чтобы я это делал? – спросил я.

– Ты не хочешь, чтобы я это делал? – спрашивает он, и она понимает, что он ее дразнит, и это… это…

– Я этого не говорила, – слышит она свой шепот. – Милостивый Джад, я этого не говорила.

Он смеется, нежно, тепло, потом делает еще много всего другого, и она слышит свое собственное дыхание, собственный голос, который произносит слова, которые ей срочно нужно произнести, какими бы бессвязными они ни были.

После, когда она чувствует, что снова в состоянии справиться со своим дыханием и со своим телом, он опять подтягивается вверх на постели, и она позволяет своей руке прикоснуться к нему будто бы нечаянно и чувствует, к своему удовольствию, как он возбуждается снова.

Она исследует его, только одним пальцем; вниз, и опять вверх, и, очень медленно, снова вниз.

Он произносит с легким отчаянием:

– Тебе не обязательно… не обязательно…

Она даже не удостаивает ответом такое лицемерие – в свою очередь сползает вниз по постели вдоль его тела.

– Ты меня прикончишь, – слышит она его голос и невыразимо довольна миром в этот момент, даже чувствуя то, что нависает над ними сейчас – всегда, – подобно силуэту, тени, куда не проникает солнечный свет.

«Мы такие, какие мы есть, и мир таков, каков он есть», —сказала она недавно, когда они еще стояли, не соприкасаясь, еще не были на этой кровати.

Она хочет ощутить его внутри себя и понимает, что не может этого сделать. Это закончится точно так же, как закончится время ее службы у Фолько д’Акорси. Когда его тело перестает содрогаться, она говорит:

– Никогда не забывай этого. Я обещаю, что никогда не забуду.

Она видит, как он качает головой. Кажется, он пытается вернуть себе способность говорить.

В конце концов он произносит:

– Я не смогу. Я… заклеймен тобой, Адрия.

Он в первый раз произносит ее имя. И что за мысль? Что за прекрасная, печальная мысль?..

Почему радость всегда переплетена с печалью? – думает она. Почему жизнь всегда должна быть такой?

Она снова передвигается вверх и снова целует его. В конце концов, хоть не сразу, они встают, и Гвиданио одевается (она нет) и идет к двери, а она провожает его – высокая, удовлетворенная, роскошно нагая, и они вновь целуются там, у порога, медленно и сладко, а потом он выходит за пределы ее комнаты, в мир, который – всегда – таков, каков он есть.

И, словно в доказательство этого, через очень короткое время она слышит громкие голоса в коридоре, потом опять раздается стук в дверь и голос, ей незнакомый. А вскоре после этого – голос, который она знает.

* * *

Хозяин гостиницы «Пушечный колокол» (это название имеет долгую историю, большая часть которой утеряна) был тощим мужчиной с унылым лицом, а вовсе не тучный, веселый сельский трактирщик, которого ожидаешь встретить в подобном месте. Он привык к тому, что все советуют ему развеселиться, но не видел никаких поводов для веселья.

Не оправдывал он и других ожиданий, так как был честен, подавал приличный, неразбавленный эль и местные вина, которые были лучше тех, что обычно предлагают в подобных заведениях. И если постояльцы платили ему, чтобы он помалкивал, то он помалкивал.

Трактирщик верил, что попадет к Богу в свет, когда умрет. Он жил с надеждой на это и всегда носил сильно потертый солнечный диск, даже ночью. Жена уверяла, что в постели он чаще прикасается к диску, чем к ней, но это дело личное.

Что же касается того, что он не предавал тех, кто его подкупил, так его никогда еще не испытывали такой крупной суммой, какую предлагал сейчас хорошо одетый, настойчивый человек.

Человек очень богатый, настолько, что для него суммы не имели значения, хотел знать, кто снял комнату в гостинице начиная со второй половины дня и позже. Господин предполагал, что эти постояльцы, вероятно, заказали ванну.

Была только один такой постоялец. Мужчина, который, не снимая капюшона, сразу поднялся наверх. У людей бывают разные причины желать уединения, в этом нет ничего необычного. Спутник мужчины до сих пор сидел в комнате слева от трактирщика, поэтому хозяин попросил вновь прибывшего говорить тихо.

Но все-таки взял предложенные деньги.

Надо быть совсем безумным, лунатиком голубой луны, чтобы отказаться от таких больших денег, а господин не выглядел опасным. Он был слегка пьян, нечетко выговаривал слова – но сегодня таких было большинство, – и все повторял:

– Я не собираюсь делать ничего плохого. Я не собираюсь никому делать ничего плохого, Джад свидетель.

Эти слова звучали вполне благочестиво. Хозяин гостиницы сообщил ему номер комнаты, попросил немного подождать и выпить, чтобы не выдать всем своих намерений.

– Один человек следит, сидя у дальней стены, – шепнул он.

– Ага! – воскликнул хорошо одетый гость, снова слишком громко. – Охранник! Я ее нашел!