Сразу после этой встречи началось проникновение СС в Пенемюнде. Командир секретного полигона полковник Цанссен, прослуживший в Пенемюнде несколько лет, был внезапно отставлен от должности без уведомления армейского кадрового управления. Это было сделано по приказу Гиммлера на основе каких-то пустячных обвинений, истинность которых СС даже не проверялась. Дорнбергер смог добиться восстановления Цанссена в должности только при поддержке генерала Фромма, главнокомандующего Резервной армией, в чьем прямом подчинении находилась база в Пенемюнде. Уже после войны Дорнбергеру стало известно, что Гиммлер тайно предлагал одному из старших офицеров исследовательской группы фон Брауну самую широкую помощь и поддержку исследований, если Пенемюнде когда-нибудь перейдет в ведение СС, но тот отверг предложение.

Второй визит Гиммлера в Пенемюнде состоялся 29 июня; он приехал туда без помпы, на собственном небольшом бронированном автомобиле. Как это часто бывало, в конфиденциальной обстановке Гиммлер производил впечатление куда более приятное, чем во время официальных мероприятий. Вот как описывает Дорнбергер его встречу со старшими сотрудниками исследовательской группы:

«Гиммлер обладал редким талантом внимательного слушателя. Он сидел, свободно закинув ногу на ногу, и с лица его не сходило выражение доброжелательной заинтересованности. Вопросы, которые он время от времени задавал, свидетельствовали о том, что он схватывает технические подробности буквально на лету… Затем разговор коснулся положения на фронтах, и мы в свою очередь засыпали рейхсфюрера вопросами, которые тревожили всех нас. Гиммлер отвечал без колебаний, спокойно и откровенно. Лишь в редкие моменты он опирался локтями на подлокотники стула и принимался слегка постукивать кончиками пальцев друг о друга, словно подчеркивая собственные слова. Ему были присущи спокойные, неэмоциональные жесты. Это был человек без нервов».

Казалось, что, находясь среди людей, чьи интересы были сосредоточены в основном в области науки и техники, Гиммлер был рад возможности порассуждать о политике. Он говорил о будущей Европе как о социальном и экономическом объединении, контролируемом расово здоровой Германией, которой предстоит достичь разумного компромисса с Америкой и с Британией, основные интересы которой сосредоточены в области колоний. Славянский блок, по словам Гиммлера, представлял собой величайшую опасность для Европы. Поэтому, объяснял он, Гитлер и начал войну с СССР, чтобы не дать славянским народам объединиться под руководством коммунистического режима. Гиммлер также сравнивал привыкшего к высокому жизненному уровню и разнообразному досугу западного рабочего с русским пролетарием, готовым затопить мировые рынки дешевыми товарами, так как его личные интересы крайне ограниченны и не выходят за рамки вопросов производства. Следовательно, заключал он, война является проявлением не только политической, но и экономической борьбы.

Когда разговор коснулся оккупации Польши, «глаза Гиммлера заблестели под стеклами пенсне. Ошибся ли я, – писал Дорнбергер, – или его невозмутимость и дружелюбие действительно на мгновение исчезли?»… Польша нуждалась в германской колонизации, заявил рейхсфюрер. Рождаемость поляков необходимо сдерживать до тех пор, пока численность германских поселенцев не возрастет настолько, что они окажутся в состоянии освоить эту территорию. «Мы будем устраивать браки молодых немецких крестьян с украинскими девушками из подходящих по расовым признакам фермерских семей и в конце концов создадим новое поколение, хорошо приспособленное к местным условиям… На завоеванных территориях экономику надлежит строить на основе строгого государственного планирования в отношении людей и материалов», – добавил он.

Дорнбергер и его коллеги слушали, одновременно и очарованные, и возмущенные манерой, в которой Гиммлер представлял свою политику. «Он говорил четко, просто и естественно. Прозаичный стиль изложения приводил меня в дрожь. Но при этом я восхищался даром Гиммлера объяснять сложные проблемы так, что они становились понятны каждому», – вспоминал впоследствии Дорнбергер.

На протяжении всего разговора Гиммлер не переставал хвалить Сталина, которого, по его словам, Гитлер считал своим единственным великим противником, а также превозносил Чингисхана, всеми силами укреплявшего владычество монголов в Азии. Именно его азиатская кровь, считал Гиммлер, неожиданно вернулась в Россию в лице ее нынешнего правителя. И победить Иосифа Сталина – как и Чингисхана – можно только самыми варварскими методами, подобными тем, какие они сами практиковали на побежденных народах.

Беседа, проходившая в неформальной обстановке, затянулась до четырех часов утра. Гиммлер отлично понимал, что привлечь этих людей на свою сторону, завоевать их симпатии можно только при помощи интеллектуальной дискуссии, и преуспел. С помощью умело подобранных фраз он превратил инженеров и техников в своих горячих и искренних сторонников. На следующий день после полудня Гиммлер присутствовал при успешном запуске ракеты «Фау-2» и отбыл, полный решимости отобрать у армии контроль над Пенемюнде.

В августе 1943 года Лангбен согласился устроить Гиммлеру встречу с видным участником одного из отделений германского движения Сопротивления. Этим человеком был доктор Иоганнес Попиц – один из друзей Хасселя, ученый и интеллектуал, в отношении которого Геббельс еще недавно питал серьезные подозрения. «Гитлер, – писал Геббельс в своем дневнике, – абсолютно убежден, что Попиц – наш враг. Он уже приставил к нему наблюдение, чтобы собрать доказательства его вины; как только Попиц себя выдаст, фюрер с ним покончит».

Прослеживая запутанные отношения между Гиммлером, Лангбеном и Попицем, невозможно достоверно определить все двигавшие Гиммлером мотивы, хотя догадаться о главных из них нетрудно. Шелленберг, которому, как нам уже известно, Гиммлер поручил прозондировать через Лангбена вопрос о возможности заключения мира с союзниками, в своих опубликованных мемуарах о Попице не упоминает. Хассель со своей стороны всегда сомневался в том, что Гиммлер может оказаться сколько-нибудь полезным участником любого заговора, направленного против Гитлера, однако Попиц, являвшийся членом хасселевского кружка заговорщиков-аристократов, в конце концов уговорил его проверить, насколько далеко простирается лояльность Гиммлера по отношению к фюреру. В этом вопросе Попица поддерживал также и Лангбен, являвшийся его близким другом.

Следует отметить, что в 1943 году в рядах заговорщиков царили уныние и растерянность. Несмотря на значительные усилия, им так и не удалось привлечь на свою сторону армейских генералов и добиться симпатий в вооруженных силах. С 1941 года заговорщики время от времени возвращались к идее осуществить «дворцовую революцию» сначала через Геринга, а затем через Гиммлера, каждого из которых можно было впоследствии отстранить от власти, как только он выполнит свою задачу по свержению Гитлера, однако на фоне первых военных успехов Германии было весьма маловероятно, что кто-то из этих двоих согласится предать фюрера. Предпосылки к этому созрели лишь к концу 1943 года, и заговорщики начали действовать.

Наиболее подходящим человеком, через которого Попиц мог быть представлен Гиммлеру, был именно Лангбен. Согласно материалам следствия, оглашенным на процессе 1944 года, Лангбен и Попиц познакомились зимой 1941/42 года вскоре после того, как последний присоединился к кружку Хасселя. Попиц, чью истинную позицию и мотивы теперь довольно трудно определить, является еще одной загадочной фигурой в этой истории. Известно, что он был членом нацистской партии и с 1933 года до своего ареста в 1944 году входил в правительство Пруссии в качестве министра без портфеля и имперского комиссара прусского министерства финансов, подчинявшегося непосредственно Герингу. Он также был другом Шлейхера и, возможно, после убийства последнего нацистами в 1934 году начал испытывать сомнения, постепенно сделавшие его одним из самых активных участников Сопротивления. Тот факт, что Попиц ранее являлся сторонником нацистов и в 1937 году даже получил от Гитлера золотой значок члена нацистской партии, заставлял многих членов подполья относиться к нему с осторожностью, тем более что Попиц придерживался крайне правых политических взглядов и выступал за восстановление в Германии монархии. Несмотря на это, Хассель полностью доверял ему, как другу и товарищу по заговору. В мае 1943 года было решено, что Лангбен попытается при посредстве Вольфа организовать встречу Попица с Гиммлером, но в начале лета Вольф неожиданно заболел, и подготовка встречи затянулась. Только 26 августа 1943 года Гиммлер, наконец, принял Попица в своем новом кабинете в министерстве внутренних дел.