В тот период Гиммлер особенно настаивал на сохранении контактов с Лангбеном, который, по-видимому, какое-то время действовал в качестве доверенного лица Шелленберга по установлению контактов с представителями союзников в Швейцарии. Например, в декабре Хассель отмечал в дневнике: «Лангбен имел беседу с английским официальным лицом в Цюрихе (12 декабря) и американским чиновником (Хоппером) в Стокгольме с одобрения СД». Беседы, как всегда, ни к чему не привели, потому что союзники требовали безоговорочной капитуляции Германии и полного свержения нацистского режима.

В конце сентября 1943 года Керстен, все еще сохранявший финское гражданство, переехал с семьей в Стокгольм. Там он познакомился с Абрахамом Стивенсом Хьюиттом, находившимся в Швеции в качестве специального представителя президента Рузвельта. Вскоре Керстен обнаружил, что американский дипломат, ставший его пациентом, полностью разделяет его взгляды. В свете усиления угрозы со стороны России, утверждал Хьюитт, войну необходимо как можно скорее прекратить и начать переговоры о мире. Керстен со своей стороны предложил обсудить этот вопрос с Гиммлером и 27 сентября 1943 года направил рейхсфюреру СС соответствующее письмо финской дипломатической почтой.

В начале своего послания Керстен писал о том, что оно касается «предложений, которые могут иметь величайшее значение для Германии, для Европы и даже для всего мира. Как мне кажется, нам представилась реальная возможность заключить почетный мир».

Далее он упомянул о том влиянии и авторитете, которыми Хьюитт пользовался в американском правительстве, и перешел собственно к переговорам, которые Хьюитт считал возможными, но на очень суровых условиях, включавших упразднение диктатуры Гитлера, ликвидацию нацистской партии и суд над ее лидерами, виновными в военных преступлениях. «Умоляю вас не выбрасывать это письмо в мусорную корзину, герр рейхсфюрер, – писал Керстен, – а отнестись к нему с позиций гуманности, которая, я уверен, живет в сердце Генриха Гиммлера». Керстен предложил также направить в Стокгольм Шелленберга, чтобы он мог встретиться с Хьюиттом. В каждом абзаце он взывал к тщеславию Гиммлера и закончил прямым вызовом: «Судьба и история вложили вам в руки возможность положить конец этой ужасной войне».

Керстен также прилагал значительные усилия, подталкивая правительство Финляндии к выходу из войны, в которой эта страна стала невольной союзницей нацистской Германии из-за недавнего конфликта с СССР. Для этого он даже выезжал в Хельсинки, но вскоре вернулся в Швецию, где с тревогой ожидал ответа Гиммлера. Шелленберг прибыл в Стокгольм 9 ноября и встретился с Хьюиттом, с которым, по утверждению Керстена, неплохо поладил21. Но из этого так ничего и не вышло. Как и всегда, когда Гиммлера принуждали к решительным действиям, им овладевало что-то вроде паралича.

Керстен встретился с Гиммлером 4 декабря в Хохвальде, его штаб-квартире в Восточной Пруссии. Он буквально умолял Гиммлера принять решение, на что рейхсфюрер, по словам Керстена, ответил: «Не мучайте меня. Дайте мне время. Я не могу избавиться от фюрера, которому обязан всем».

Чувствуя, что судьба переговоров висит на волоске, Керстен использовал все известные ему трюки, чтобы воздействовать на тщеславие Гиммлера и заставить его вспомнить о своей роли «великого вождя германского народа».

«В Стокгольме мистер Хьюитт ожидает вашего решения, – сказал он, – чтобы передать его Рузвельту».

Но Гиммлер нашел условия для переговоров «ужасающими». Он не мог представить Германию без нацистского режима.

«Как я могу взять на себя такую ответственность перед лидерами партии?» – спросил он.

«Вам не придется отвечать перед ними, – ответил Керстен. – Они перестанут существовать».

Гиммлер был очень встревожен условием, согласно которому виновные в военных преступлениях должны были предстать перед судом, так как ему было хорошо известно, что союзники рассматривают уничтожение евреев как худшее из преступлений нацистского режима. Это вообще не является преступлением, доказывал Гиммлер Керстену, так как осуществлялось в соответствии с законом. «Фюрер распорядился уничтожить евреев в Бреслау в 1941 году. Приказы фюрера – высший закон в Германии. Я никогда не действовал по собственной инициативе, а только выполнял распоряжения фюрера. Поэтому ни я, ни СС не могут за это отвечать».

Устранение Гитлера Гиммлер считал равносильным тому, как если бы «кто-то выбил у меня из-под ног опору», а отвод германских войск – как «приглашение для СССР и США доминировать в Европе».

В итоге Гиммлер так и не принял никакого решения, заявив, что слишком устал, чтобы думать. Он соглашался, что войну следует прекратить, но считал, что выдвинутые Хьюиттом условия слишком суровы.

«Эти предложения, однако, не являются для меня полностью неприемлемыми, – сказал он Керстену, – за исключением ответственности за так называемые военные преступления».

Керстен утверждает, что в последующих беседах 9-го и 13 декабря он снова попытался склонить Гиммлера к принятию решения. Он доказывал, что Гитлер – тяжело больной человек, чьи приказы подталкивают Европу все ближе к краю пропасти. В конце концов Гиммлер согласился направить Шелленберга в Стокгольм, чтобы он тайно привез Хьюитта в Берлин для обсуждения условий переговоров.

Но к тому времени, когда Шелленберг добрался до Стокгольма, лимит времени, отведенный Хьюиттом для предварительных дискуссий, был исчерпан, и американский дипломат вернулся на родину. Слабый шанс заключить мир был упущен, хотя сейчас уже трудно судить, были ли переговоры сорваны намеренно или причиной всему стала обычная нерешительность Гиммлера.

В 1943 году Гиммлер вспомнил о своих амбициях военачальника. Поражение под Сталинградом и отступление в Северной Африке побудило Гитлера отменить запрет на расширение Ваффен-СС. Потери в России и Африке превышали полмиллиона человек. После того как весной германские войска вновь взяли Харьков, Гиммлер на выступлении в здании университета заявил, что скоро в войсках СС будут сражаться иностранные добровольцы. В 1943 году было сформировано восемь новых дивизий, добрая половина личного состава которых, будучи набрана в странах Восточной Европы, далеко не соответствовала германским расовым критериям. Набору подлежали все румыны германского происхождения, что породило недовольство в румынской армии; многие из новобранцев пополнили эсэсовские дивизии в Европе, где румын недолюбливали. Рекрутировали даже боснийских мусульман – в мае Гиммлер произвел муфтия Хаджи Имана в почетные генерал-лейтенанты войск СС.

Очевидно, перед лицом грозной опасности все прежние эсэсовские стандарты оказались выброшены за борт, так как в том же месяце начался набор в войска СС антибольшевистски настроенных украинцев, в итоге составивших едва ли не большую часть многочисленной (более полумиллиона) группы бывших советских граждан, которых немцы разными способами склонили на свою сторону. Гиммлер, правда, все еще стремился сохранить хорошую мину при плохой игре и несколько раз заявлял, что славяне были и остаются низшей расой, однако рост рядов его персональных вооруженных сил был для него важнее. Об этом говорит и тот факт, что рейхсфюрер приветствовал в рядах СС выходцев из Азии, которые ассоциировались у него с Чингисханом. Несколько дивизий было сформировано в Латвии и Эстонии, так что на конец войны в тридцати пяти дивизиях СС служило около полумиллиона активных штыков. Учитывая понесенные СС серьезные потери, можно предположить, что общее количество рекрутов составило около 900 тысяч, из которых собственно немцев было меньше половины, а около 150 тысяч вообще не принадлежали к арийской расе22.