Он увидел, как две слезинки скатились по щекам Марион.

Ему захотелось ее успокоить, и его улыбка стала еще шире.

– Да все в порядке, – сказал он. – Все уже позади. Не беспокойтесь. В любом случае я заскочил на минутку. Скоро вернусь.

Девушки переглянулись. У них было странное выражение лица.

Он направился к себе в комнату, оставив их в прихожей. Снял куртку, надел старую плечевую кобуру из почерневшей кожи и вставил в нее кольт сорок пятого калибра, модель 1911, предварительно проверив, на месте ли обойма и как работает затвор. Потом взял маленький пистолет двадцать второго калибра, конфискованный однажды у наркодилера, опять же все проверил и засунул в поясную кобуру, прикрепленную в районе поясницы. Прихватил еще две обоймы для кольта.

Теперь он был во всеоружии.

Девушки загородили дверь.

– Папа, – запротестовала Иза, – ты не можешь уйти. Тебе нужно лечь.

– Со мной все в порядке, – повторил он, отодвигая Изу ладонью.

Марион удержала его за рукав.

– Мы должны с тобой поговорить. Это важно.

– Потом, – сказал он.

Мартен открыл дверь и вышел. На лестнице снова натянул шапочку. Спустился в подвал, прошел через него и очутился во дворе соседнего дома, строительство которого приостановили год назад. Там он извлек набитый евро мешок из кучи мешков с затвердевшим цементом.

Перрон сразу открыл ему дверь. Судя по всему, вид Мартена если и удивил его, то не чрезмерно.

– Вы встретили Янкелевича? – поинтересовался он.

– Наоборот. Он меня встретил, – уточнил Мартен. – Я даже не успел его заметить.

– Паршиво выглядите, – констатировал Перрон. – Вам бы лучше в больницу.

Мартен не ответил. Он поставил сумку на стол и открыл ее.

– И все это ради них, – протянул Перрон, взяв в руку пачку купюр. – Как вам удалось их найти?

– Длинная история, – ушел от ответа Мартен.

– И что вы будете с ними делать?

– Использую, чтобы прижать Янкелевича.

– Они послужат приманкой?

– Точнее, вознаграждением для того или той, кто его сдаст.

Перрон улыбнулся:

– Хитро придумано. Но не сработает. Лучше бы вы отнесли все эти бабки своему начальству. Если вас однажды с ними поймают…

– Янкелевич убил сегодня ночью моего осведомителя. Двадцативосьмилетнего парня, который за всю свою жизнь и мухи не обидел. Вам наверняка известны друзья Йосика, которые заговорят за сто тысяч евро.

– Не здесь. Здесь я таких не знаю, за исключением моей жены.

Он улыбнулся, но улыбка быстро исчезла под взглядом Мартена.

– В Марселе за такие деньги я нашел бы людей влегкую. Здесь – нет. Впрочем, я вот думаю…

– Что? – подтолкнул его Мартен.

– Что он здесь делает? Его место в Марселе. Тут для него как будто заграница. А там он всех знает.

– И все знают его. Может, как раз этого он и хочет избежать.

– Вы правы, и все же… Бандиты – стадные уроды. В своей среде он бы чувствовал себя в большей безопасности.

– Ваша жена может ему помочь.

– Ну да. Но она тоже не слишком хорошо знает эти парижские круги.

– Сколько вы были женаты? – спросил Мартен.

– Четырнадцать лет.

– За четырнадцать лет вы многое о ней узнали. Не догадываетесь, где они могли спрятаться?

– Полагаете, я об этом не думал? Не прокручивал все возможности так и этак? – Перрон впервые демонстрировал признаки раздражения.

Красные прожилки на лице и мешки под глазами красноречиво свидетельствовали о том, что Перрон начал пить задолго до того, как жена ушла от него.

– Да-да, – подтвердил Перрон, – я вкалывал и поддавал, а она трахалась, с кем хотела. Все это не укрепляет семейное взаимопонимание.

Он искоса взглянул на Мартена, будто ожидая какого-нибудь комментария, но Мартен промолчал.

– У Жослин нет никаких привязанностей. За исключением мужика, с которым она делит постель в данный конкретный момент. Они могут быть где угодно. Например, в какой-то маленькой гостинице в пригороде…

Мартен зевнул. Возбуждение, которое он испытал, покинув больницу, постепенно таяло, растворяясь в дурноте. Головная боль возвращалась с новой силой. Он едва стоял на ногах. Среди лекарств, заметил он, перебирая их, были антибиотики, а также успокоительные и болеутоляющие. Уснуть… Нет, не это ему сейчас нужно.

– У вас найдется что-нибудь, чтобы мне продержаться? – спросил он.

Перрон ушел в ванную и вернулся с тюбиком гуронсана.

– Ничего лучше у меня нет, – сказал он. – Не больше двух таблеток за раз. Он вас немного подстегнет. Но не заменит лечения сном и двухнедельного отпуска в горах.

Мартен с недоверием посмотрел на баночку с драже. Но все же проглотил четыре штуки, а остаток засунул в карман, где уже лежали патроны.

– У вашей жены нет какого-нибудь укрытия, скажем, у старой матушки или у младшей сестрички, где она могла бы затаиться…

– Я же вам сказал, нет у нее никаких привязанностей. Ее мать умерла, она была единственным ребенком разведенных родителей. Насколько мне известно, отца она видела в последний раз, когда ей было два года. И в любом случае она не сунется туда, где, по ее прикидкам, я стал бы ее искать.

– Не хотите попытаться быть чуть оптимистичнее, хотя бы время от времени?

Перрон покачал головой:

– Очень хочу, но не получается.

Мужчины немного помолчали. Мартен поискал глазами, куда бы сесть, но потом спохватился. Если он сейчас сядет, то уже не поднимется.

– О’кей, она не пойдет туда, где вы будете ее искать. Но где то место, куда вы уж точно за ней не отправитесь?

Перрон уставился на него ничего не выражающим взглядом, возможно пытаясь понять, не шутит ли Мартен, но вдруг его взгляд прояснился.

– Черт побери, – пробормотал он, – да черт же побери… Такого даже она бы не сделала.

Мартену хотелось изо всех оставшихся сил встряхнуть Перрона, но он ждал, никак не проявляя нетерпение.

– Она бы не посмела.

– Не посмела бы что?

– Пойти к моей матери, – объяснил Перрон.

– Ваша мать живет одна?

– Да. В ста километрах к западу от Парижа. Ей восемьдесят два года. Ее дом стоит на отшибе. Ничего проще, чем взять ее в заложницы.

– Вы часто навещаете ее?

– Раз в два-три месяца, а то и реже. Я больше ладил с отцом, – добавил он, словно оправдываясь.